Коридор, образованный силами тяготения, в который я направил корабль, заканчивался тупиком. Это была сложная система, похожая на трехмерную петлю, искаженную гравитационной асимметрией, конец которой заканчивался не в самой себе, а в точке еще не рожденной сингулярности.

Поначалу коридор был широким. Искривление пространства угадывалось только по данным сканеров, измерявших его по воздействию тяготения на фотоны – мы использовали легкую серию направленных ударов, как эхолот для проверки рельефа. Но условия очень быстро менялись, стоило встать на заданный курс. У меня было ощущение, что в движение пришли не мы, а сама ткань мироздания. Словно она текла, подобно жидкости, в сторону космического водоворота.

– Персептор, какова наша скорость? – я уверенно разговаривал по новой коммуникационной сети.

Ученый отвечал мне, став оборудованием, которое связывало нас всех. Теперь он объединял все: нас, центральный пульт управления и сам Телетраан, пользуясь его вычислительными функциями, пока это было возможно. Информация приходила в высокочастотной кодировке, но каждый из нас понимал: очень скоро всё, чему учила нас жизнь с самого создания, станет бесполезным. От электронных сигналов, естественных для начиненных сложной электроникой корпусов кибертронцев, придется отказаться.

– Синхронизировать скорость корабля с потоком плазмы.

Персептор чутко реагировал на все мои действия, вернее – теперь каждый из нас контролировал все: меня, себя, товарищей и звездолет, словно мы снова обрели единое сознание. Исходная скорость, угол наклона дюз, расчетное время ускорения, навигационные данные, плотность окружающей среды и напряженность защитных полей – ко мне мгновенно поступали сигналы о коррекции любого из параметров. Соединение с командой дало мне возможность на время побороть непонятную слабость, постепенно сковывающую мои цепи, на раздумье о причинах которой не было времени. Арк долго разгонялся, нас вжимало в кресла. Поток газа за обшивкой звездолета уплотнялся. Наконец, двигатели замолкли, и крейсер помчался по гиперболической траектории, больше не борясь с притяжением пары сверхтяжелых звезд. Мы стали частью будущего аккреционного диска.

Месторасположение главных героев космической драмы угадывалось по газовым вихрям, сопровождающим их треки. Бластер транслировал данные обзора, и теперь перед внутренним взором каждого из нас словно зажегся дополнительный экран. Звезды сближались с каждым кликом, закручивались друг вокруг друга, искажая наш путь, превращая его в спираль. Коридор сужался, Арк мчался в трехмерном желобе гравитационной волны, следуя по пути ее энергетического минимума. А что, если точка дромоса не совпадет с орбитами звезд? Тогда нам придется выйти из русла и бороться с ударной силой гравитации двух сверхмассивных тел. Я отправил запрос, и Уилджек, вычислительные мощности которого не уступали Персептору, тут же его обработал – «высота» потенциального барьера была большой, но не критичной. Я был свято убежден, что Арк сможет ее преодолеть, иначе мой невидимый и неведомый союзник не стал бы предлагать этот путь. У остальных, однако, сомнения оставались. Персептор в потоке данных и переговорах между членами команды незаметно вышел на личный канал связи со мной:

– Координаты гипер-дромоса до сих пор не точны. Ты загрузил в центральный пульт файл открытого типа, и я даже не могу предположить, когда завершится его обсчет.

– Он завершится вовремя.

– Но… Если это данные из Телетраана, почему ты не воспользовался прямой связью между искином и центральным пультом? Зачем тебе самому было становиться информационным носителем?

– Это данные не только Телетраана, – я рискнул приоткрыть Персептору толику правды.

Он замолчал надолго, видимо, собираясь с духом. Я прямо чувствовал, как по его цепям заметались сомнения. Он просчитывал варианты взаимодействия Матрицы и суперкомпьютера. И был беспомощен в своих предположениях.

– Прими за данность, что Матрица могла взять часть информации из другого измерения, – облегчил ему задачу я.

– Но коды входа в гипер-дромос тебе хотя бы известны?

– Нет, мне их пока тоже не открыли...

– Тогда…

– Ты будешь первым, кого я ознакомлю с новыми данными, когда сам получу к ним доступ.

Он замолчал в полном недоумении, волна непонимания бомбардировала изнутри мое поле. Только сейчас он понял, что я веду всех вслепую, повинуясь неким силам, о которых другие не имеют понятия. Но отступать было не просто поздно – невозможно.

Айронхайд неспроста называл меня неправильным командиром. Командиром, игнорирующим чужие мнения, поступающим, как поступают лишь одиночки — интуитивно и своевольно. И горе следующим за такими одиночками, их спутники становятся заложниками чужого риска.

Но мне сейчас было не до их тревог и не до собственной рефлексии. На экране индикатора кругового обзора привычно обозначился преследующий нас десептиконский крейсер. Мегатрон все же рискнул и бросился в погоню…

Сведения о Немезисе пришли одновременно для всех, и почти каждый не смог сдержать проклятья. Я попросил Уилджека рассчитать более точное время образования сингулярности. С учетом быстрого развития событий, данных для прогноза было достаточно. Его ответ, тоже пришедший ко мне в личной кодировке, был неутешительным. Я продублировал его ответ на общей частоте. Обернувшись к автоботам, я целый клик изучал их лицевые пластины, их линзы, обращенные ко мне с надеждой, непониманием и страхом. И я ответил:

– Как каждый из вас понял, звезды сольются в течение астрочаса и образуют черную дыру. Я заманю Немезис в точку невозврата, на орбиту настолько низкую, что она уже будет незамкнутой.

– А мы, Прайм? – это спросил Айронхайд. – Нас ты принесешь в жертву в угоду своей личной ненависти?

– Ты же сам хотел погибнуть, но не сдаться, Айронхайд! – не удержался я и парировал.

– Я – не ты!

Он щелкнул блокираторами и вскочил, сжимая кулаки.

– Так вот и я – не ты! – в моем голосе зазвенела сталь, боевые протоколы, больше не сдерживаемые Матрицей, готовы были активироваться каждое мгновение, и даже недомогание отошло на второй план. Я с трудом подавил в себе гнев. – Никто сегодня не погибнет. Я это гарантирую. Я спасу Арк и всех нас!

Я отвернулся, но продолжал слышать за собой шум, возню металлических корпусов. Айронхайд обращался к Персептору, требовал показать ему скорректированную после последнего маневра траекторию. В эфире на клик воцарился хаос – все наперебой обсуждали мои действия. Я перебил всех прямым приказом – следовать военному регламенту. А на личной частоте обратился лишь к Джаззу, вверив ему право последней инстанции. Посмотрев на меня с соседнего кресла, лейтенант едва заметно кивнул.

Пространство вокруг менялось, шлейфы газа уплотнялись, и вот они уже превратились в змеящиеся струи и летели, обгоняя нас, соперничая с раскаленной плазмой, изрыгаемой из дюз крейсера. Силовые линии формирующегося магнитного поля были хорошо видны – ионизированный газ в этих местах образовывал дуги. Еще немного и газовый вихрь превратится в тороид, в центре которого начнет разрываться пространство и время. Обе звезды уже сформировали аккреционные диски и кружили навстречу друг другу в смертельном танце. Космос вокруг уже давно перестал быть черным, подернутым дымкой. Его освещал ало-красным светом формирующийся стремительно вращающийся плазменный шар с пустотой посередине. Головной обтекатель Арка рассекал разреженную плазму. Немезис не отставал, шел в том же коридоре.

Я стряхивал с себя наваждение. Нет, десептиконы не могут знать о дромосе! Откуда? На что рассчитывает Мегатрон, почему так упорно стремится в эту плавильню?

Гравитационный тоннель напоминал лабиринт. Наши крейсеры мчались к центру вместе с пылью газом и осколками бывших планет, призванные на заклание центральному монстру.

– Силовое поле, напряженность?

– Одна десятая от заданной величины, командир!

– Вывести на дополнительный экран обзор корпуса.

Картина была неутешительная – обшивка Арка горела. Мне казалось, я вижу, как мельчайшие частицы ее отрываются, распыляясь в пространстве, образуя облако, похожее на огненный хвост гигантского болида.

– Температура внутреннего слоя брони?

Персептор с удивлением транслировал весьма обнадеживающую цифру. В то время как внешняя оболочка сгорала, внутренние слои оставались нетронуты. Арк не переставал удивлять меня, обнаруживая внезапный запас прочности. И вовремя. Радиус горизонта событий сужался. Газ позади нас уже образовал океан плазмы. Это и был новорожденный тор. Он бешено вращался, сплюснутый по бокам в форму восьмерки, и исторгал из себя мощное излучение во всех диапазонах. Информационный шум затопил наши датчики. Защита не выдерживала. Вспышки жесткого гамма-излучения, потоки нейтрино и других высокоэнергичных частиц, обладающих большим угловым моментом, пробивали ее.

– Будь ты проклят, Прайм!

Теперь я мог слышать только в звуковом диапазоне. Индивидуальная защита, которая была у нас всех, позволяющая пережить термоядерный взрыв без вреда для электронных систем, дала сбой. Мы в одночасье онемели и оглохли. Радиоприемники один за другим вышли из строя под действием излучения. Все приборы на рабочей панели – тоже. Умер экран, на котором обсчитывалась незавершенная траектория, породившая столько споров. Угасли мощности процессора. Чувства парализовало. Погас свет, и в темноте лица всех присутствующих осветились пожарищем вселенского костра. Теперь расчеты траектории, которая могла бы спаси нас всех, остались лишь внутри моей Искры, словно тихий голос, продолжающий со мной непрерывный диалог. Я загрузил нецифровой файл в общую систему нашей связи, усмиряя царивший там хаос. С непривычки у каждого ушло неоправданно много времени на его обработку. Но команда справилась с заданием. Теперь у каждого из нас оставалось лишь базовое торсионное поле Искры – обычно непостижимое и редко ощущаемое всеми, потому что ощущать жизнь и быть одновременно в нее погруженным очень сложно. Разве что в такой момент истины. Мы стали чувствовать друг друга по-особому. Максимально близко. Без масок. Наш страх и наша надежда стали общими.

Рубку наполняла тишина, космический апокалипсис разворачивался бесшумно, датчики же наполнял треск беснующихся полей. Им вторил злой хриплый и непривычно сухой голос Айронхайда, выплевывающий слова с помощью воздушной струи, периодически нарушая торжественность момента.

– Проклятый выскочка, призванный погубить нас всех!

Джазз поднялся со своего места и встал у меня за спиной, обернувшись ко всем присутствующим. Я знал, что в манипуляторе он держит заряженный бластер.

– Приказ командующего – не покидать своих мест.

– Даже если этот командующий двинулся процессором?

Джазз стукнул ребром ладони о ствол бластера, не подчиняясь словам Айронхайда. Поднялся еще кто-то, встал рядом с лейтенантом, закрывая меня. И вдруг…

– Персептор, Уилджек, координаты!

Я увидел точку внутри себя и начал принимать то, что транслировалось мне на частоте неэлектромагнитного происхождения. Я вцепился в знание своего будущего, как утопающий в лаве хватается за последний шанс, будь то даже кусок обыкновенной породы. Сказать, что мне было все это время не страшно – ничего не сказать. С чудовищным напряжением, в котором я пребывал, не могло сравниться что либо из моей жизни. Довериться одному-единственному непроверенному факту, поставить на карту все, и… победить?

Громким и четким голосом (насколько позволяли пластины вокалайзера и воздушный поток кулера горловой магистрали) я прочел координаты, зная, что ученые примут часть расчетов на себя. Скорость обработки информации у них была самой высокой в нашей команде, и можно было надеяться на то, что они сохранят свои способности и при полном параличе электроники – своей и Телетраана. И точно – спустя клик Уилджек отчитался, так же бодро используя звуковой диапазон – немногое, что у нас осталось в эпицентре этого небывалого космического шторма. Мысленно разделив окружающее пространство на сегменты, внутренним взором я «увидел» это место. Мы были совсем рядом, в десятке кликов полета от прыжка.

– Отставить, Джазз!

Я на мгновение обернулся. Тем, кто стоял рядом с Джаззом, оказался Проул. Тактик был без оружия, его лицевая пластина, как мне показалось, выражала полную невозмутимость. Что ж, быть созданным с такой нейросетью – счастье.

– Поле, командир! Оно вернулось!

Пришли данные о восстановлении истощенного защитного поля. Новые характеристики не поддавались привычному анализу, одновременно страшно пугая и принося облегчение. Щелчок – панель приборов передо мной вдруг трансформировалась в рычаги управления. Арк странным образом сохранял контроль, действуя в условиях непрерывного ионизирующего облучения убийственной силы, и, удивляя все больше и больше, продолжал помогать мне.

– Офицерам занять места. Всему экипажу – магнитные захваты на полную мощность.

– Есть, командир.

– Уилджек, ты в состоянии запустить собственные интерферометрические детекторы гравитационного излучения?

– Да, командир.

Он был молодец, сумев активировать такое тонкое оборудование в подобных условиях. Теперь все параметры нашей будущей траектории обговаривались вслух. Сначала Персептором, потом Уилджеком, с коррекцией на гравитационные помехи, а потом – мною, для обратной связи. Мои манипуляторы впились в рычаги. Теперь только они и только визуальный контакт поможет мне управлять огромным крейсером.

– Приготовиться выдержать первую ударную волну! – скомандовал я, отклоняя Арк от курса на нужный угол.

Арк вышел из сформированного космическими силами гравитационного тоннеля и принял на себя первый удар тяготения. Мы превратились в шарка, решившегося прогрызть стену лабиринта и выйти наружу вопреки правилам.

Сила инерции грубо вжала нас в кресла. Перед моим внутренним взором с сумасшедшей скоростью замелькали цифры ускорения, превосходившего вчетверо ускорение свободного падения на поверхности Кибертрона. Они транслировались в непривычном режиме, в виде нечисловых символов, но от этого были не менее пугающими. Параллельно такой же пестрящей колонкой бешено менялись показатели расхода топлива. Внутри все гнулось, сегменты моего корпуса непроизвольно смещались. Гироскопы взвыли, нейросеть обдало волной боли, на время перестали работать воздушные насосы, и Искра сжалась в своей камере. Мне казалось, я слышу, как трещит каркас корабля. Аккреционные массы атаковали корабль еще более неистово, нежели гравитация. Но новое поле выдерживало натиск.

Скорость наша была такова, что и без показаний детекторов спектры звезд, находящихся прямо по курсу, обнаруживали уже вполне ощутимое фиолетовое смещение. Сетка координат пространства-времени искажалась – теперь время, а не пространство, утекало в гравитационную воронку, стремясь приблизить нас к точке неизменяемого будущего. Мы боролись с его течением. Я ощущал это физически, словно обрел способность слияния с окружающим миром. Слишком уж была близка эта точка небытия, точка, где прошлое и будущее плавятся в одно непрерывное сейчас, и торжествует абсолютная правда и абсолютное спокойствие.

– Сверхновые, командир! – Бластер говорил это восторженно, срывающимся от перегрузки голосом. – В секторе неба, не закрытом плазмой, я наблюдаю по четыре вспышки за клик.

– Это время. Оно замедлилось для нас, но там проносятся ворны. Мы видим будущее!

Моей мятежной Искре это было странно осознавать. А еще я знал, что мы все – и автоботы на Арке, и десептиконы на Немезисе, вот только сейчас поняли главное – за этот условный астрочас, пока мы здесь кружим вместе с умирающими звездами, на нашей родной планете циклы мелькают с такой же скоростью, как цифры на центральном пульте. Мир вокруг стремительно стареет. А что если по возвращению на Кибертрон мы его не узнаем? Эта мысль показалась мне более отчаянной, чем наше текущее положение. Кибертрон изменится, ну и пусть! За сотни циклов улягутся страсти, высохнет пролитый энергон, забудется боль, война, выгорит даже самая лютая злоба. Это было на руку мне – не Мегатрону! Не ему и ему подобным, питающимся злобой, раскачивающим весы истории жестокими толчками революций, живущих войнами и порабощениям. Таким не нужен процесс заживления. И в этом тоже пребудет моя победа! Пройдут сотни циклов, и мир станет стабильнее, мудрее. Возможно, он сможет принять то, что мы, вернувшиеся обратно, ему принесем.

Агония звездного слияния для нас растянулась в настоящее представление. В этом времени мы боролись с тяготением, ценой неимоверных усилий пытаясь достичь нужных координат. А для стороннего наблюдателя все уже было свершившимся фактом. Уже вспыхнул и погас плазменный тор, уже стянулись в точку все мировые линии и схлопнулось пространство, поглотив раскаленный газ и, возможно, раздавив в нейтронную крошку наглецов, смеющих забраться в его центр. От осознания этого факта мне захотелось рассмеяться, но я не смог. Придавленный непомерной тяжестью к своему креслу, я мог только созерцать открывающуюся взору невероятную красоту, пока первая волна не пошла на убыль. Но мы все знали – за этой волной будет вторая, а за ней еще и еще. Скомканная ткань мироздания в этом месте напоминала шарик фольги. Из этого гиблого места нужно было убираться любой ценой.

При втором гравитационном ударе я в полубеспамятстве принял долгожданную депешу от моего скрытого союзника – сложную неэлектромагнитную импульсную последовательность, открывающую дромос. На Арке находилось около сотни орудий дальнего и ближнего боя, но, по понятным причинам, ни одно из них я не мог в этот момент активировать. Персептор, слившийся с оборудованием, был не всесилен. Нужно было еще одно нестандартное решение. Мне показалось, что я брежу, но манипуляторы сами по себе делали то, что нужно. Когда путы гравитации разжались, продолжая повиноваться смутному наитию, я перепрограммировал свою плазменную винтовку. Оружие подчинялось искровым импульсам, словно было создано живым и разумным. Его жерло засветилось белым светом. Еще мгновение. Я обернулся, кидая взгляд поверх голов, всех, кто был за мной. Они как по команде обернулись тоже. На лицах светила радость. Обсерватория, ставшая визорами Бластера, позволяла каждому из нас по общей сети обозревать пространство и без показателей радаров. Крики восторга взорвали зал. И я окончательно осознал то, чего смутно ждал, и чего… боялся.

Немезис исчез – не преодолел вторую волну. Прекратил погоню. Был атакован шальным астероидом. Взорвался. Передумал. Пропал. Мы остались одни. Позади полыхал лишь вращающийся тороид, стремительно наращивая объем, температуру и скорость. И то, что должно было принести мне долгожданное облегчение, вдруг сдавило мою Искру похуже гравитации. Что-то восторжествовало внутри меня, а что-то похолодело и умерло.

В этом бою я победил тебя, мой враг…

Разблокировав магнитные оковы, я встал и обернулся ко всем, преодолевая помехи от сбоящих гироскопов. Это далось чудовищным усилием воли – я не имел права выпасть в стазис сейчас, став ключевой фигурой разворачивающегося действия. Увидев оружие в моих манипуляторах, кто-то сдавленно крикнул. Кажется, Айронхайд даже активировал встроенный наплечный плазмомет, бесполезный в царящем хаосе полей. Я поднял манипулятор, успокаивая команду. Вокалайзер повиновался с трудом:

– Автоботы, забудьте о недоверии и страхе. Наше освобождение зависит от одной нематериальной, но очень простой вещи. Сейчас нам потребуется самая наша суть, связанная общей сетью, которую мы создали, и Матрицей, ставшей нашим проводником. Вся наша сущность… И я даже благодарен этому астрошторму, который ее обнажил.

Внутренняя нестерпимая боль потери – откуда она взялась – вырывала из моей Искры самые ласковые, самые правильные слова. Они и верили мне и не верили одновременно. Смотрели дико, с оттенком страха.

– Автоботы… Друзья… Постарайтесь сосредоточиться.

Они поняли меня. Несколько десятков вверенных мне Искр протянули ко мне робкие щупальца своих полей. Все. И даже Айронхайд, с которым я не разрывал зрительного контакта, усмиряя все, что было злого в нем (и в себе) в этот самый страшный момент.

Сила тяжести швырнула меня на пульт – корабль снова разворачивало. Третья волна поднимала на дыбы истерзанное пространство. Я с трудом встал, опираясь на разбитые экраны, повернулся к обзорному модулю и… выстрелил в пустой космос. Но не привычной плазмой, а серией импульсов.

Я почти физически ощущал концентрические кольца неведомой информации, раздвигающей измерения. Я понимал, что вера — это всего лишь часть многомерного знания. И для принятия нового нужная лишь смелость. Лишь она одна…

Раскаленный хаос схлопнулся позади. Погас. Тишина оглушительно ударила по онемевшим датчикам. Портал был пройден, нас выбросило в неизвестной части Галактики.