Невидимый огонь прожигал внутренности Бамблби, и он падал, падал мучительно медленно, зацепившись взглядом за растерянное выражение фейсплейта Прайма. Из-под опаленной брони раздавалось рычание двигателя — надрывное, захлебывающееся, заглушающее все прочие звуки.
Боль превратилась в безразличие, как уже случалось много ворн тому назад — в какой-то момент, сходя с ума от невозможности издать звук, истекая энергоном из пробитых топливопроводов, Бамблби неожиданно отключился от всех ощущений, кроме зрительных. Оставаясь в полном сознании, он бессмысленно смотрел перед собой, и картинка расплывалась, осыпаясь цветными пикселями. Мегатрон скалился, глядя в его оптику, и было шлаково мерзко от осознания, что этот ненавистный фейсплейт — последнее, что видит Бамблби перед вечным небытием.
Он издал короткий и резкий писк, когда видео на внутреннем экране вновь стало отображаться нормально.
Больше не было ни зеленого отсвета киберматерии, ни раздирающей корпус боли, и Бамблби коснулся грудной брони. Содрогнулся и отдернул руку.
Он не мог произнести имя Праймуса, но тот все равно услышал. Ослепляющее, но при этом ощутимо доброе сияние рассеяло полумрак. И силуэт в этом облаке света шагнул сквозь сперва не замеченную Бамблби арку, подходя так близко, что пришлось запрокинуть голову. Непроизвольно сузив диафрагму, он смотрел в фейсплейт с голубыми линзами — и не чувствовал ничего. Только какое-то отупение, милосердно приглушившее благоговейный восторг. Пожалуй, иначе он не сдержал бы омывателя.
Он не мог ничего сделать с охватившим его безразличием, но, видимо, Праймусу проявления любви и не были нужны. Он сам был любовью, согревающей и оживляющей потухшие Искры. Любовью безусловной и бесконечной, и Бамблби испуганно свыкался с мыслью о том, что все уже закончилось.
Ему было жаль, что он покинул друзей в настолько важный момент; страшно за Рафа, Мико и Джека, за всех крохотных белковых на Земле — но уже ничего нельзя было исправить, и Бамблби не слишком внимательно слушал речь божества. В конце концов, он всегда поступал согласно своим этическим программам. Не душил свою совесть, как десептиконы.
— Ты заслужил отдых, храбрый воин, — говорило божество. — Не грусти о тех, кто остался в живых. Поднимайся и иди за мной.
Искра тянулась обратно на Немезиду. Праймус же тем временем трансформировался — Бамблби машинально отметил сходство альт-формы бога с той, что отсканировала на Земле Арси, только крупнее и тоньше — и рванул с места, разбрасывая сверкающую пыль из-под колес.
Когда-то давно Бамблби слышал о том, что происходит с кибертронцами, когда их Искры гаснут. Конечно, еще никто не возвращался из-за грани, и все это были догадки и выдумки… но о том, что он видел сейчас, не рассказывал никто и никогда. За воротами росли кристаллические цветы, давно вымершие на Кибертроне. Их сегментированные лепестки серебрились в приглушенном свете звезд, покрывая металл поверхности роскошным ковром. Уже рассеялось облачко, поднятое черными шинами Праймуса, а Бамблби еще стоял и не мог оторвать взгляда от цветочного поля, казавшегося бесконечным.
Идти по узкой тропке было легко, анализаторы выдавали на внутренние экраны сплошь зеленые глифы — воздух был идеально чистым, без следов радиации и отравления химическими бомбами. Бамблби изо всех сил старался наслаждаться чистотой и красотой. Не вспоминать о проигранной драке, не думать о горе на фейсплейте Прайма. Не представлять, что сейчас чувствуют Арси и Рэтчет. Праймус, даже надоедливый Смоукскрин наверняка огорчен потерей одного из автоботов — теперь, когда их осталось слишком мало, чтобы помешать Мегатрону! Узнать бы, сумел ли кто-то донести меч до Прайма? Удалось ли спасти ни в чем не повинную планету? Бамблби понимал, что такие мысли почти неприличны в этом месте и в этом времени, точнее, в безвременье, и Искру обжигало чувство стыда перед Праймусом.
«Если добраться до конца этого пути, станет легче. Обязательно станет легче. И, может быть, удастся спросить кого-нибудь, чем закончилось все там, на Земле», — думал Бамблби, упрямо шагая среди недвижных серебристых цветов. Несмотря на напряженное ожидание, тропинка закончилась внезапно, как будто высокие башни города выросли из ниоткуда. Он прошел по идеально чистому покрытию улицы, оставляя за собой следы пыли, и за поворотом услышал голоса. Еще далекие, слова различить было невозможно, но то, что Бамблби не одинок в этом странном месте, заставило серво рефлекторно напрячься.
Здесь тоже росли цветы, чьими-то стараниями высаженные в извилистые ряды, — справа они полыхали золотом, преломляя подсветку ближайшего здания. Бамблби пошел на звуки голосов, по пути рассматривая город. Он был красивым, может быть, даже совершенным: все идеально ровное, блестящее, без единого пятнышка… и без признаков жизни. Таким был Кибертрон до войны. Точнее, был бы, если бы все его жители волшебным образом куда-то пропали, а заброшенность еще не успела бы отразиться на мертвенно пустых улицах.
Голоса вроде как замолкли, но обонятельные рецепторы уже зарегистрировали изменения в воздухе — молекулы краски, и сверхзаряженного энергона, и чего-то еще, источающего приятный запах. Бамблби почти бегом бросился к стене, покрытой светло-серой блестящей краской, и прислушался. Статическое электричество неприятно кольнуло сенсоры, когда он коснулся гладкой поверхности, но он не обратил на это внимания. Сейчас он был уверен, что голоса звучали именно из этой башни — скорее всего, сверху, где были открыты окна. Он обогнул стальную коробку и сел в лифт, дверь которого открылась прямо в стене.
Происходящее на верхнем, частично открытом этаже башни напомнило довоенные времена; впрочем, тогда Бамблби не слишком любил ходить по клубам. Не понимал, как можно проводить груны среди разномастных меха. Их привлекали сюда коктейли с присадками, энергоновые лакомства и возможности найти развлечение на любой вкус — а Бамблби предпочитал общаться с немногими друзьями. И, даже если им хотелось заправиться чем-нибудь нестандартным, гораздо лучше было делать это не в шумных залах, где гремела музыка и хохотали над глупыми шутками по холовизору.
Но здесь было, как с неохотой признал Бамблби, достаточно уютно. Полумрак в одном из залов рассеивался живым огнем — редкостью даже до войны. Где-то за перегородками слышался смех, но в том помещении, куда Бамблби осторожно заглянул, тихо сидели две фемки. Он не был близок ни с кем еще с довоенных времен, но чувства, связанные даже не с самим коннектом, а с намеками на него, с ритуалами ухаживаниями, не забылись. И сейчас ощущение беззаботной юности вернулось в полной мере: гипнотические взгляды красиво очерченных линз, запах искрящегося энергона в хрупких бокалах. Привкус статических разрядов на глоссе, изящные движения тонких корпусов, поднимающийся к потолку дым горящей нефти. Стук каблучков по металлическому полу. Но эти фемки не пытались быть серьезными и опасными, как Арси, и не торопились высказаться, чтобы доказать свое право на место в команде.
Здесь не было войны, не было планов и операций. Постоянное ожидание боевых действий не давило на Искры. Фемки говорили, что умерли давно, совсем еще юными, став очередными жертвами амбиций бывшего гладиатора. И оказались в этом удивительном месте, где исполнялись любые желания. Бамблби содрогнулся, вообразив себе желания десептиконов. Но, судя по ненавязчивой болтовне фемок, все в этом городе наслаждались жизнью — и, сбиваясь в компании или предпочитая одиночество, не тосковали о прошлом.
Энергон не опьянял, лишь слегка разгоняя системы и принося легкую эйфорию. Бамблби слушал фемок, порой отпивая из бокала щекочущую глоссу жидкость. Спустя пару грунов удалось составить впечатление, пусть и неполное, о возможностях этого места. Все было замечательно, наверное, Бамблби должен был испытывать благодарность, понимая, что к его услугам все, абсолютно все, что он может пожелать — вот только башни, подсвеченные разноцветными диодами и оживляющие вид с балкона, казались уютными тюрьмами.
— Смотри, — сказала одна из фемок, — гонщики возвращаются в город.
С высоты группа машин казалась миниатюрной. Они подмигивали друг другу фарами, подрезали соперников на поворотах, и на какой-то миг Бамблби остро позавидовал их беззаботности.
Он отвлекся, и собеседницы почувствовали это — сзади прижался теплая фемка, обвила руками, и Бамблби обернулся, но в темноте не смог различить фейсплейта. За потрескивающим светильником виднелась платформа, и места на ней хватало для троих. Даже не чувствуя особенного возбуждения, Бамблби наслаждался аккуратными, почти невесомыми прикосновениями тонких пальцев и гибких наэлектризованных глосс.
Он провел, вероятно, не меньше декацикла в этих комнатах, любуясь цветочными полями с высоты, знакомясь с новыми фемками и меха, коннектясь и смотря по холовизору старые, почти забытые видео. Наверно, Бамблби, как и его новые друзья, не хотел ничего, выходящего за рамки ленивого, неспешного отдыха — пожалуй, это были самые спокойные звездные циклы за последние десятки, если не сотни ворн, но тоска по боевым товарищам не проходила. Голос так и не вернулся; впрочем, Бамблби и не рискнул бы делиться переживаниями с этими фемками, казалось, абсолютно довольными своим посмертием.
Но с каждым циклом ощущение собственной чужеродности усиливалось. Сузив диафрагмы, Бамблби смотрел на дорогу, петляющую среди серебристых цветов. Изгибаясь, она уходила от города в сияющий туман, застилающий горизонт.
Спрятав в субкарманы несколько упаковок довоенных энергоновых сладостей, Бамблби размашисто шагал по дороге и, хотя ему было не по себе от мысли о том, что возвращение в мир живых невозможно, утешал себя красивыми видами, разворачивающимися впереди. Он прошел уже не меньше сорока хайков, и точно знал, что до города добрался гораздо быстрее — но все-таки надеялся рано или поздно наткнуться на те ворота. Или на какие-нибудь другие, главное, чтобы вели отсюда. В тумане показалась радуга — двойная, яркая — и Бамблби счел это хорошим знаком. Серво подергивало от непривычной нагрузки, но алогичное предчувствие, что при передвижении на колесах легко увлечься скоростью и выглядеть так, будто выехал покататься, мешало трансформироваться и рвануть вперед, стирая покрышки. И поэтому Бамблби упрямо переставлял ноги, улыбаясь сверкающей в вышине радуге, и думал об автоботах. Даже если все сложилось как нельзя лучше, им ведь понадобится помощь на Кибертроне, когда они будут его восстанавливать, верно? В любом случае, Бамблби готов был умереть еще раз, лишь бы эта его смерть была на пользу Оптимусу и другим.
Высокая стрельчатая арка показалась из тумана неожиданно, и Бамблби бросился к ней, спотыкаясь, нырнул прямо в затянутый серой пеленой проем. Серво автоматически напряглись, готовясь к удару о твердую поверхность, — но инерция падающего корпуса резко затормозилась. В открытый верхний шлюз и в воздухозаборники потекло что-то жидкое, гуще, чем вода, и потянуло куда-то вниз. Бамблби сориентировался и всплыл на поверхность не сразу, уже порядком раздраженный, но увиденный сквозь потеки на линзах силуэт Мегатрона убедил в том, что возвращаться стоило. Подбирая тяжелый меч и разбегаясь для нового удара, Бамблби наконец-то ощущал, что все в его жизни правильно. Потому что Праймус всегда дает своим детям второй шанс.
Только зарегистрированные участники
могут голосовать
