Мой рассказ об этих событиях будет очень коротким, хотя происходили они в течение долгого времени. Я не смогу воссоздать их со всеми подробностями, потому что многое пропустил. Мне под силу рассказать лишь о том, что происходило лично со мной. И о том, чего я не смог осмыслить сразу — только после того, как все закончилось. Сейчас это видится мне довольно отчетливо, но тогда я ничего толком не понимал — хоть и был непосредственным участником событий. Здесь пойдет речь о том, что произошло после битвы с Юникроном. О том, как проявилась истинная сущность каждого из нас, когда мы уже не должны были вместе противостоять смертельной опасности — то есть перестали осознавать себя просто инструментами в руках нашего творца, в суть грандиозного замысла которого мне даже сейчас очень сложно вникнуть. Я хотел бы объяснить все эти события злым умыслом, обрисовать в ярких красках зависть, ненависть, властолюбие, алчность… в общем, чувства, которые легко понять. Но было еще что-то, по сравнению с чем эти эмоции кажутся жалкими, пустячными: какая-то замысловатая могущественная сила, которая диктует свои условия и опровергает, наверное, любые теоретические исследования. Все закончилось годы тому назад, но сейчас я могу разобраться в этом не лучше, чем тогда. У вас, людей, социальных разногласий и аспектов взаимодействия намного больше. Так что вы, возможно, лучше поймете то, о чем я расскажу.
Вернувшись домой с победой, мы радовались своим свершениям. Хотя это был всего лишь тонкий налет, под которым в каждом из нас притаилось нечто темное, от чего не могло окончательно избавить никакое воодушевление. Эту тьму и холод оставил внутри нас Юникрон, добравшись до сознания каждого. Думаю, главной причиной беды, которая случилась с нами впоследствии, было то, что мы не смогли осознать этих изменений внутри себя и поговорить о них друг с другом. Это казалось нам болезнью, которая рано или поздно пройдет. Все мы занялись сначала ремонтом друг друга, а затем — созданием пригодных для жизни условий. Каждого из нас поглотили свои задачи и замыслы, которые отвлекали от тревожных мыслей. Возможно, когда мы расходились по своим уголкам на ночь, эти мысли иногда лишали нас покоя. И постепенно они, словно неясный, бесформенный туман, опустились на нас некой тяжестью, которая заставляла думать по-другому: изумление превращалось в тревогу, надежда — в тоску. Ошибки же наши стали орудием самобичевания, а странности других вызывали в нас отвращение, подобное ране, где постепенно накапливается гной. Но с каждым приходом нового дня мы гнали эти мысли прочь, считая их не чем иным, как последствиями битвы, которые нужно просто перетерпеть. Грезами, которыми окутывает нас ночная тьма… В конце концов мы привыкли к этим чувствам и перестали замечать их влияние на свой разум. И поэтому, не ощущая больше внутри себя этих поначалу слабых ростков, мы все поддались их разрушительному действию.
Прочтя эти слова, вы, быть может, подумаете, что во всем случившемся впоследствии я обвиняю губительную силу, которую посеял в нас Юникрон. В то время мы так и считали, но теперь я понимаю, что это неправда. Какое зло могла причинить нам эта негативная энергия, не получая никакой пищи? Но семя это упало на плодородную почву. Тогда мы не осознавали, что в нас прорастают смертоносные сорняки. Вот что было непростительной ошибкой.
СЕМЯ ПОГИБЕЛИ
Сначала мы сосуществовали достаточно мирно: те из нас, которые занимались общим делом и могли хорошо ладить друг с другом, естественным образом объединились в группы. В одну из них входили, кроме меня, Прима и Вектор. Иногда нас навещали те, которые так и не нашли для себя подходящей группы: Тринадцатый и Алхемист. Наша группа вскоре пришла к общему мнению: в мире должна царить логика; все можно подчинить порядку. Мы вносили вклад в дело, которое объединяло всех Праймов: строительство населенного пункта и базового крупногабаритного транспорта — в том числе звездолетов. Также мы вели беседы — сначала о том, что кто-то из нас должен управлять остальными. Но потом в разговорах этих все чаще стали упоминаться недостатки Праймов, которым не хватало сосредоточенности и дисциплины: они позволяли себе расхаживать туда-сюда, погрузившись в размышления, хотя должны были заниматься другими делами. Иногда Тринадцатый рассказывал нам о том, как продвигается строительство у других групп. Но гораздо чаще мы узнавали об этом от Максимо — нашего координатора, который периодически навещал каждую из групп, сообщал новости и помогал работать всем нам.
Отношения в других группах формировались по аналогичному принципу. Мегатронус, Максимо и Амальгамоус не желали подчиняться никаким законам. Да, они тоже выполняли поставленные перед ними задачи — обеспечивали всех нас Энергоном, для чего требовалась переработка нефти. Но их приводила в негодование одна лишь мысль о том, что мы с Примой и Вектором собираемся руководить другими: проводим расчеты и подготавливаем все необходимое, чтобы создать преуспевающее, по нашему мнению, общество, где царило бы чувство коллективизма. Они были склонны к мысли, что нам просто нравится командовать и вмешиваться в чужие дела.
Члены третьей группы — Микронус, Оникс, Солус и Нексус — игнорировали этот политический процесс, потому что им не было до него никакого дела. Они всецело посвящали себя созиданию; с их точки зрения стремление установить среди нас какие-то законы было столь же неприемлемым, как и желание всегда находиться в центре внимания. Праймов, которые не входили в их группу, они считали бесчувственными и лишенными творческого начала.
К Тринадцатому, Алхемисту и Квинтусу практически все остальные Праймы относились с большой симпатией — хотя сами они не испытывали желания примкнуть к какой-либо группе и не питали друг к другу особо теплых дружеских чувств. Эти трое оставались в стороне от борьбы за власть, которая постепенно охватывала всех остальных. А Максимо, также действуя в одиночку, навещал нас по очереди. Мы всегда могли рассчитывать на его помощь. Он обладал удивительным обаянием.
Я облек это в простые слова, хотя на самом деле все было гораздо сложнее. Разделение на группы никак не повлияло на личные чувства. Мегатронус так же горячо любил Солус за то, что она в свое время создала для него бластер и броню. Эта любовь была сильнее простого уважения и дружеской привязанности; Мегатронус не проявлял ее открыто, но, я думаю, чрезвычайно дорожил ею. И это все равно чувствовалось во всех его поступках, которые имели отношение к Солус. Мегатронус никогда не вставал на сторону тех, кто высказывал в ее адрес какие-либо замечания. Он часто навещал Солус, во время чего терпел присутствие и разговоры тех Праймов, с которыми в других обстоятельствах предпочитал не иметь дела.
Солус, в свою очередь, радовалась вниманию такого рода: благодаря этому она чувствовала себя особенной. Все остальные Праймы сталкивались лишь с обычной для Мегатронуса резкостью, которая граничила со свирепостью. Но в общении с Солус он был неизменно любезен и мягок. А когда начались раскопки для закладки фундамента нефтеперерабатывающего завода, в проектировании которого вместе с Микронусом, Нексусом и Максимо участвовал и Мегатронус, он старался как можно чаще приносить Солус всяческие любопытные находки. И они вдвоем строили догадки о предназначении этих странных устройств или деталей, которые, должно быть, в течение долгого времени принадлежали Праймусу. А потом Солус и Мегатронус вместе проводили время отдыха: сидели, прислонившись друг к другу спинами — будто две опоры, на которых держится мост. Они любили друг друга. Это было очевидно для всех нас, но такие личности, как я, Вектор и Прима, просто не могли представить себя охваченными таким странным чувством. Мы были настолько замкнутыми в себе, что считали вершиной отношений чувство комфорта и удовлетворения. Любовь же была для нас плодом богатого воображения — мечтой о ком-то, в кого ты влюблен, но кто не является реальным существом. Это было похоже на грезы о счастливом будущем, где все доброжелательно относятся друг к другу, или на любые другие мечтания — приятные, но лишенные здравого смысла. Увы, тогда мы считали любовь недостатком. Но она приносила счастье Солус и Мегатронусу, и поэтому мы не позволяли себе никаких замечаний на этот счет — разве что в разговорах между собой.
Что касается Тринадцатого, Оникса и Микронуса — их мнение было полной противоположностью нашего. Они смотрели на любовь Солус и Мегатронуса — как и вообще на столь близкие отношения — с доброжелательной улыбкой. Очевидно, счастье других приносило им радость и утешение в минуты отчаяния и тоски (эти негативные эмоции одолевали нас очень часто, поскольку мы вынуждены были начать жить с нуля, не имея никакой подготовки — ни знаний, ни навыков). С Ониксом у Солус сложились практически такие же отношения, как с Мегатронусом. С Нексусом — бурная, но, по всей видимости, нескончаемая череда словесных баталий и периодов затишья. Микронус же был для нее прежде всего собеседником, с которым можно соревноваться в силе интеллекта. Ну, а Тринадцатый — верным другом, который никогда ей не навязывался. Не знаю, смогу ли сравнить эти отношения с какими-либо другими — каждый их вид был неповторим. Скажу только, что Солус и Тринадцатый крепко дружили и никогда не ссорились.
Мегатронус прилагал титанические усилия, чтобы смириться с тем, что у Солус есть такие близкие друзья. Он исполнялся недовольства всякий раз, когда живой, явно неравнодушный взгляд его возлюбленной останавливался на ком-нибудь из них. От стычек с этими Праймами Мегатронус воздерживался только потому, что видел, как сильно Солус радуется их обществу. Так сложилось, что они уделяли ей больше внимания, чем кому-либо из остальных. Солус была нашим стержнем. Причиной этого я всегда считал ее незаменимость: она и только она могла создавать все нужные — просто необходимые — для нас вещи. Но теперь я не уверен, что дело было в этом. Солус обладала наиболее покладистым характером из всех нас: в этом с ней не мог сравниться даже Прима, который со временем становился все более неотзывчивым и придирчивым.
Прима и я, как правило, держались вместе, в то время как Вектор носился из одного уголка нашей звездной системы в другой, старательно исследуя и нанося на карту планеты с их спутниками. Прима терпеливо мастерил микросхемы для сборки Сигмы, что вскоре прискучило ему. Также он размышлял вслух, развивая свою теорию о том, чтó мы, Тринадцать Праймов, собой представляем и чем должны заниматься. Постепенно у него вырисовалась четкая картина цели, для которой, как он думал, создал нас Праймус. И это давало объяснение характеру и поступкам каждого из Праймов. Созданных первыми — в том числе себя — он считал прирожденными вершителями добрых дел. В тех, которые появились на свет несколько позже, смешалось добро и зло. И хотя добра в них все-таки больше, но им, как был уверен Прима, не хватает твердых убеждений. И поэтому они могут легко поддаваться разрушительному влиянию. Остальные же — за исключением Тринадцатого — непредсказуемы. И поэтому каждый из них представляет собой потенциальную опасность — в большей или меньшей степени.
Я часто спорил с ним, утверждая, что Праймус, на которого из всех нас были наиболее похожи Прима и Вектор, оказался не в состоянии победить Юникрона. И поэтому, собственно, Праймус ничем не превосходил его. Но Прима считал Мегатронуса и Максимо, которые изредка и нерегулярно навещали другие группы, воплощением недоброжелательности, эгоизма и зла (хотя он никогда не произносил этого слова). Если Вектор, занимаясь исследованиями, слышал наш разговор, он обычно вставал на сторону Примы. А я, хоть и старался доказать им обратное, но чувствовал, что оба они не воспринимают всерьез моего мнения. Это чрезвычайно возмущало меня, и я постепенно перестал участвовать в спорах — просто сидел рядом с обиженным видом. Но из нашей группы так и не решился уйти, полагая, что другие вряд ли примут меня с распростертыми объятиями.
Мегатронус и Максимо (иногда их поддерживал Квинтус, Амальгамоус или Тринадцатый) были двойным ядром противостоящей нам группы. Они осуждали авторитаризм и все идеи, за которые пытался бороться Прима, и выступали против его стремления к лидерству, когда все мы собирались вместе; собрания эти приносили нам чувство удовлетворения, хоть мы и никогда не приходили к единому мнению. Максимо и Мегатронус отстаивали идею свободы, напоминающей анархию. Сначала это было естественным проявлением их характеров, но со временем переросло в бунтарство против Примы и Вектора, которые неоднократно пытались установить среди нас иерархию и систему управления.
* * *
И вот наступил день, когда произошло неизбежное: Максимо обнаружил схемы, на которых Прима изобразил их с Мегатронусом как воплощение хаоса, и рассказал ему об этой находке, когда они работали вместе. Мегатронус, отшвырнув инструменты, помчался искать Приму. Гнев, который всегда легко загорался в нем, уже пылал, подобно огню в плавильной печи. Он ворвался в помещение, где мы обычно собирались для обсуждения подробностей нашей работы, и сорвал дверь с петель. Высокочувствительные приборы свалились с двух из стоящих в комнате незакрепленных скамеек. Цикл спустя Прима уже стоял на ногах.
— Что это значит? — устремил он рассерженный взгляд на Мегатронуса.
— Я тебе тот же вопрос хочу задать, — прорычал тот и, промчавшись мимо скамеек, вплотную приблизился к Приме. — Воплощение хаоса и зла. Вот таким ты меня видишь, да? Так пусть будет по-твоему!
За этими словами последовал точный удар в челюсть, от которого Прима был сбит с ног и пролетел расстояние до Вектора. Оба повалились прямо на хрупкое картографическое оборудование и разнесли его вдребезги.
— Вы уж извините — во мне, кажется, хаос просыпается, — сказал Мегатронус, пока они поднимались на ноги. — Ну, может, еще и зло в придачу. Что поделаешь: раз я был создан чуть ли не последним из всех нас — значит, не могу быть таким добряком, как вы, правда же?
Обуреваемый нетерпением, он сделал выпад, как только Прима поднялся на ноги. Но тот блокировал удар и перекинул Мегатронуса через бедро. Опрокинулся еще один стол; все, что лежало на нем, очутилось на полу.
Схватив Завет и Стилус, я поднялся на ноги. Взбешенный Мегатронус, который также успел встать с пола, ринулся к Вектору и нанес ему удар в живот. Надежды на спасение каких-либо вещей были невелики: Вектор врезался спиной в стену, возле которой как раз стоял стенд с моделями звездных систем. Их детали разлетелись по полу, словно негодные шарикоподшипники. Прима, который как раз шагнул к Мегатронусу, чтобы применить прием захвата, случайно наступил на модель небольшого спутника планеты и с грохотом упал навзничь. Вектор же ударил Мегатронуса кулаком в спину и внезапно вырвался из его хватки, словно растворившись в воздухе. Затем раздался хлопок вытесненного воздуха, и Вектор снова появился — рядом со мной. Нам оставалось только наблюдать за попытками Примы и Мегатронуса встать на ноги: они то поднимались, то наступали на шары и падали снова. Я еле-еле сдерживал смех. Но вдруг все изменилось, и это было уже совсем не смешно: как только шары укатились прочь, Прима вытащил из-за спины меч и замахнулся на Мегатронуса. Сделал он это нерешительно — скорее предостерегая, чем действительно собираясь нанести удар. Но Мегатронус, помрачнев, опустил голову.
— Твои вспышки необузданной ярости только подтверждают мою идею, — сделал Прима несколько плавных, тщательно выверенных взмахов мечом, чтобы показать свое мастерство.
— Засунь свою идею себе в одно место.
С этими словами безоружный Мегатронус ладонью отвел широкий клинок в сторону и вплотную подступил к Приме. Тот опустил меч, и они взглянули друг другу в глаза с величайшей неприязнью.
— Добрые роботы вроде как не должны ненавидеть, — продолжал Мегатронус. — Так что ты сам в свою идею не вписываешься. Или я неправ?
— Я всего лишь разделил нас на категории согласно склонностям каждого. И составил схему. Почему это тебя так расстроило? Ты всегда утверждал, что весь состоишь из тьмы — как Юникрон. И гордился этим. А когда я сказал то же самое, ты вдруг оскорбился. Почему?
— Складно говоришь, приятель. Почти как Максимо. Я облегчил тебе жизнь — запомни это хорошенько. Ты мой должник.
Каждое слово последней фразы Мегатронус произносил, тыкая Приму пальцем в грудной отсек. После этого он перевел взгляд на Вектора, а затем на меня. И добавил:
— Ты тоже. И ты. Запиши это, Трион. Или ты всю жизнь собрался тут простоять с отвисшей челюстью?
Мегатронус гордо выпрямился, скривил губы в презрительную улыбочку и стремительно направился к выходу, с силой оттолкнув Приму плечом.
Прима, чье лицо выражало все ту же неприязнь, посторонился, пропуская Мегатронуса, и пробормотал:
— Как я говорил — так ты и поступаешь.
Остановившись чуть дальше от Примы, чем на расстоянии вытянутой руки, Мегатронус обернулся и взглянул ему прямо в глаза:
— Ты, значит, у нас пример для всех? А чем ты, собственно, занимаешься? Например, я — строительством. Вектор — исследованиями. Альфа Трион все записывает — наверное, думает, что кому-то будет интересно это читать. А ты-то что полезного делаешь, Прима? А?
Рассмеявшись и с удовольствием отшвырнув ногой остатки выбитой двери, Мегатронус удалился.
Прима убрал меч в ножны и произнес так спокойно, как будто речь шла о пустяках:
— Чуть что — сразу из себя выходит…
Мы начали приводить помещение в порядок. Воспоминание о полном презрения взгляде Мегатронуса посеяло во мне зерно обиды, которое упало на благоприятную почву: после того инцидента я перестал спорить с Примой о его схемах.
Что касается Максимо — у него убавилось доброжелательности и отзывчивости после размолвки с Солус, которая отказалась создавать для него комплект брони.
— Не вижу в этом смысла, — сказала она. — Мы ни с кем не воюем и не собираемся воевать. А в этой броне ты был бы практически неуязвим. Зачем она тебе?
Солус еще никому не отказывала в просьбе создать какую-либо вещь. Поэтому Максимо, ошеломленный ее ответом, какое-то время собирался с мыслями. А затем выдавил из себя:
— Я создаю и испытываю существ, которые могут и от рук отбиться. Я же с ними один на один — если что, помочь некому будет.
— Существ? — переспросили Алхемист и Тринадцатый, которые наблюдали за работой Солус на Станке Созидания.
— Мне Квинтус помогал их делать. Тут слишком пусто — нас-то всего тринадцать. Ничего толком не происходит. Вот я и подумал: а что, если создать еще кого-нибудь, чтобы… ну, веселее было. Может, за ними будет интересно наблюдать. А может, они нам друзьями станут… Вот только по размеру эти роботы пока что мелковаты. Я задумывал их как существ, которые могут творчески мыслить, самостоятельно обучаться и развиваться. Мы же не собираемся всю жизнь только друг с другом общаться, правда?
— Я здесь не видела никаких других существ… — с сомнением протянула Солус.
— Сейчас приведу одного, — широко улыбнулся ей Максимо.
Вскоре он вернулся вместе с маленьким — не больше ступни Солус — роботом, который передвигался резкими скачками на четырех конечностях. Это существо мало на что реагировало, но если кто-то начинал говорить — оборачивалось к нему и внимательно слушало.
— Хм… симпатичный, — сказала Солус. — Но он же совсем не… Ой, смотрите!
Робот обернулся к Станку Созидания, механизмы которого издавали жужжащие звуки. Наверное, частота этих звуков не понравилась маленькому существу: оно припало к поверхности планеты и, обнажив многочисленные острые зубы, вонзило их в кабель питания.
— Я их много сделал — они разные, — извиняющимся тоном произнес Максимо. — Вот этот — из тех, у которых больше всего развиты хищнические повадки.
Нагнувшись, он попытался оторвать робота от «добычи». Как только тот выпустил из зубов кабель — сразу же попытался вонзить их в пальцы Максимо.
— Нельзя! — скомандовал он, после чего существо полностью расслабилось. — Это не всегда срабатывает — иногда их вообще ничем не остановишь.
— И что ты тогда делаешь? — спросил Тринадцатый, внимательно разглядывая неподвижный металлический шар в руке Максимо.
— Ну… — с беззаботным видом протянул тот, — стреляю в них.
Оникс, тяжело ступая, подошел и тоже рассмотрел робота:
— Они не похожи на нас — живых существ.
— Пока нет, — с энтузиазмом отвечал Максимо. — Но когда-нибудь, может, и будут похожи.
— А где этот… питомник находится? — спросил Алхемист.
— Далеко отсюда — с таким расчетом, чтобы они сами не смогли до нас добраться. У них блоки питания слабые.
— Можно посмотреть? — протянул руку Оникс.
Максимо, поколебавшись, положил робота ему на ладонь. И Оникс, поднеся ее к лицу, внимательно рассмотрел маленькое существо, а затем ткнул в него пальцем. Робот испуганно отодвинулся.
— Я ему не нравлюсь, — поглядел Оникс на Максимо, который в ответ выразительно пожал плечами.
— Я просто позволяю им делать все, что они хотят. Увлечение у меня такое, — перевел он взгляд на Солус.
— Ладно, будет тебе броня, — нехотя отвечала она. — Но ты очень уж переоцениваешь этих существ. Как насчет чего-нибудь менее массивного?
— Я, может, захочу создать существ побольше — вот в чем дело. А может, и поагрессивнее… — произнес Максимо, стараясь, чтобы это прозвучало как предположение.
— Покажи мне питомник, — попросил Алхемист Максимо, когда Оникс возвращал тому крошечного робота.
— Покажу! Обязательно покажу. Но потом — он пока что не достроен.
Уловив смену интонации Максимо, робот очнулся и выжидательно взглянул ему в лицо. Максимо же, поблагодарив Солус, поспешно удалился.
Тринадцатый и Алхемист обеспокоенно переглянулись.
— Интересно, насколько больше будут те существа, — сказала Солус, провожая Максимо взглядом и рассматривая чертежи, которые он снова ей принес. — Нашел увлечение…
Некоторое время спустя Максимо вернулся вместе с Квинтусом, и они подарили Солус одно из маленьких существ. Этот питомец был гораздо более послушным, чем предыдущий. У него вообще не было зубов — только небольшие присоски, которые помогали ему удерживаться на гладких поверхностях. Кроме того, он издавал ртом негромкие звуки — гудел или пищал. Это существо легко поддавалось обучению, поэтому вскоре стало подчиняться голосовым командам Солус: «сидеть», «гулять» и «принеси». И она, смягчившись, приступила к изготовлению комплекта брони.
* * *
Через несколько дней я отправился искать Приму, чтобы узнать, сделал ли он свою часть работы по созданию механической части компьютера Сигмы. Но Примы не было ни в одной из мастерских. И я, поскольку не мог без него продолжать работу, решил заняться другим делом — посмотреть, как там наш нефтеперерабатывающий завод. Здесь никого не было — хоть я и заметил следы недавней работы. Солус же, как обычно, трудилась на Станке Созидания; Квинтус и Амальгамоус тоже были на своих местах. Проведя с ними несколько минут, я отправился дальше — сам не зная куда. Но вдруг вспомнил о «питомнике» Максимо.
Мне было неизвестно, где он расположен. Однако, заметив цепочку следов, которые явно принадлежали Максимо, я подумал, что они должны вести к «питомнику». Следуя этому направлению, я также заметил многочисленные следы Мегатронуса и Квинтуса, а несколько позже — цепочку следов, наверняка принадлежащих Приме. Этот путь уводил далеко от нашего селения, и через какое-то время я подумал: сколько же мне еще идти? Как вдруг цепочки следов повернули на девяносто градусов и нырнули в крутой, но естественный глухой овраг. Там-то и располагался «питомник».
Сначала я смог увидеть лишь какие-то клетки под навесами: обширная территория, на которой они располагались, была обнесена электрической изгородью с мелкими отверстиями, которая практически не давала возможности что-либо разглядеть. Подойдя ближе, я услышал низкое гудение изгороди и более громкий шум, исходящий от мощного генератора, который, должно быть, служил для нее источником электропитания. По этой огороженной территории бродили, дергаясь и пошатываясь, многочисленные роботы — неуклюжие, очень странного вида. Ростом эти существа в основном были не выше, чем мне по колено. Передвигались они безо всякой видимой цели, хотя к изгороди не подходили — за исключением двух, которые, видно, налетели на нее, да так и не смогли отойти. Они, похоже, вышли из строя. Каждый издавал пищащие звуки в определенной последовательности — как я вскоре понял, то был какой-то сигнал. Все это в равной степени заинтриговало и встревожило меня. Приблизившись к навесам, я услышал знакомые голоса, полные гнева.
— …никакой пользы. Уничтожьте это, — требовал Прима.
— Ты суешь нос не в свое дело, — послышался голос Мегатронуса.
— Все, что происходит на этой планете, мое дело, — отвечал Прима. — И я не вижу здесь ничего, кроме скопища каких-то уродцев. Уничтожьте их, или я сам это сделаю.
— Мы всего лишь проводим здесь испытания — как и ты для своей теории о природе Вселенной и времени, — прозвучал грустный, куда более спокойный голос Квинтуса. — Это даже не настоящие живые существа. Ты, как ни крути, не имеешь права ничего здесь уничтожать. Никто же не избирал тебя главным.
— Прима, будь благоразумен, — попросил Максимо. — Мы же не делаем ничего плохого. Это не приносит никому вреда.
— Вы задумали что-то гнусное, — еще решительнее произнес Прима. — Я это ясно вижу — вникать в подробности нет нужды. Уничтожьте все, что здесь есть. Даю вам три дня.
Послышались тяжелые шаги, и Прима, выйдя наружу, увидел меня.
— Что тебе здесь нужно? — угрюмо поинтересовался он.
— Я тебя искал.
— Ты посмотри, что здесь творится…
Сделав широкий жест рукой, Прима опустил голову и, не смотря вокруг, зашагал прочь. Он не проронил ни слова, но явно ожидал, что я пойду следом. Однако я не торопился, поскольку все еще не мог толком понять, что здесь, собственно, творится.
— Хорошо еще, что он дальних клеток не видел, — сказал Максимо.
Квинтус натянуто рассмеялся в ответ.
Я не хотел отставать от Примы, но так получилось: он ни разу не потрудился оглянуться. Дверь в помещение, откуда слышались голоса, была закрыта, поэтому я оставался незамеченным. И, воспользовавшись хорошо протоптанной тропой, отправился взглянуть на территорию, о которой говорил Максимо.
На этом обширном огороженном участке я заметил несколько движущихся объектов — крупных роботов, непохожих друг на друга — и большое количество разбросанных по всей территории деталей. Когда я пришел туда, роботы не проявляли особой активности, но детали, лежащие на искореженной поверхности планеты, говорили сами за себя: по каким бы то ни было причинам эти создания разносили друг друга в мелкие дребезги. Один из них, подняв голову, посмотрел на меня. И я поспешил уйти — до того не по себе мне стало от этого странного взгляда, в котором не было ничего, кроме холодного расчета. Добравшись до двери, из которой выходил Прима, я услышал за ней голос Максимо:
— Присматривай тут за всем, Квинтус. Ты мне очень помог в усовершенствовании роботов. Но пока для меня не сделают броню, нам в те ямы нельзя будет соваться. Роботов так и оставим: даже если они выйдут из строя из-за недостатка питания, мы их всегда сможем снова заправить — хоть и память у них будет стерта. Я бы, конечно, этого не хотел — их стратегическое мышление развивается очень быстро.
— Я тебе подкину еще генераторных установок, — без особого энтузиазма произнес Мегатронус.
— Ты настоящий друг, — отвечал Максимо.
Звук приближающихся шагов заставил меня оглядеться вокруг в поисках укрытия. Когда Мегатронус вышел, я уже успел спрятаться за грудой ящиков с деталями. Не предполагая, что здесь может быть кто-то еще, он прошел мимо меня с опущенной головой — видно, его одолевали невеселые мысли.
Из-за двери послышался голос Квинтуса — слишком тихий, чтобы можно было разобрать слова. Максимо в ответ хихикнул. Не сумев понять, что это была за шутка, я сосредоточил взгляд на Мегатронусе и ушел незамеченным, лишь только он выбрался из оврага. В голове будто бы продолжала звучать последняя фраза Максимо, которую мне удалось расслышать: «Они даже не успеют понять, что их уничтожило».
Его слова, похоже, подтверждали опасения Примы. Но впоследствии я вынужден был признать — как и записал в Завете, — что все это не имело такого уж большого значения. Так или иначе, я был от этого далеко не в восторге.
ТОРЖЕСТВО ТЬМЫ
На следующий день я снова отправился на нефтеперерабатывающий завод — за энергетическими кристаллами, необходимыми для предварительных испытаний компьютера Сигмы. Мегатронус был в отвратительном настроении: метался по заводу и бормотал что-то себе под нос. Даже Максимо старался держаться от него как можно дальше. В отличие от питомника, где они с Мегатронусом работали для себя, дела здесь шли не очень-то успешно. Завидев меня — друга ненавистных ему личностей, — Мегатронус крепко сжал челюсти, но все-таки нашел кристаллы, которые мне требовались, и даже потратил какое-то время, чтобы привести их в готовность.
— Ты, случайно, не будешь мимо Станка Созидания проходить? — осведомился Максимо с жизнерадостностью, которая разительно отличалась от злобы во взгляде Мегатронуса.
Услыхав этот вопрос, Мегатронус фыркнул, но не произнес ни слова. И поспешил удалиться, отдав — почти бросив — мне блоки питания.
— Ну… вообще-то не буду, — ответил я Максимо. — А почему ты спрашиваешь?
— Просто хотел узнать — может, Солус уже закончила делать для меня броню, — беззаботно произнес он. — Ничего, я потом сам к ней загляну. А как там компьютер?
Это был словно глоток свежего воздуха после враждебного поведения Мегатронуса. Поэтому я на какое-то время остался на заводе, чтобы поговорить с Максимо о своих разработках. Он проявлял к моим словам такой неподдельный интерес, что я, уходя, чувствовал гордость за свой вклад в создание компьютера и радость оттого, что хоть кто-то не судит о других по внешности.
Очень скоро все Праймы уже знали о том, что и по какой причине собирается сделать Прима. Поэтому на следующий день все только об этом и говорили, высказывая совершенно разные мнения. Тринадцатый и Амальгамоус были решительно против обеих сторон: признавая бесполезность и подозрительность загадочного «питомника», они в то же время считали решение Примы слишком поспешным и неоправданно суровым. Их предложение устроить дискуссию не вызвало энтузиазма ни у кого из других Праймов, особенно у Солус. Уязвленный этим до глубины души, Максимо завязал с ней долгий разговор:
— Ты же можешь создавать любые вещи! Все что угодно! Но разве только ты имеешь право решать, что можно создавать, а что нельзя?
— Просто это… неправильно. Ты же так и не объяснил, зачем нужны эти роботы. Для развлечения? Для учебной стрельбы… если будет война… но с кем? Зачем нам система обороны? — показала Солус на небо. — Насколько мы знаем, там никого нет.
— Насколько мы знаем, есть, — возразил Максимо. — И вообще, почему только ты можешь получать удовольствие от созидания? Разве тебе не нравится вот этот питомец, которого я сделал?
С этими словами он показал на крошечное создание, послушно держащее в лапках инструмент для резки металла.
Солус поглядела на питомца, и ее плечи слегка опустились. Она обожала это маленькое существо, разговаривая с ним почти так же, как с любым из нас.
— У меня такое чувство, что это неправильно, — прозвучал наконец ее нерешительный ответ.
— Перестань — это совершено безопасно. Он просто выпендривается: мол, я тут главный. И ты это знаешь. Самомнения у него хоть отбавляй. Но тебя даже этот брюзга послушает. Он тебя уважает — как и все мы. Если ты ему скажешь — он передумает.
— Нет, я так не могу, — подумав, ответила она. — Ты должен был рассказать, для чего все это нужно. Разве не понимаешь, что такая секретность сеет раздоры между всеми нами?
— Но тебе-то я рассказал. И вот для этого мне нужна броня. Ну же, Солус… Если даже я просто уничтожу их всех своими руками — она все равно мне нужна, понимаешь? Ты уже закончила ее делать?
На минуту она задумалась; на ее лице появилось упрямое выражение, которое все мы хорошо знали. Солус не терпела, когда ее торопили с ответом — независимо от того, была она согласна с собеседником или нет. Максимо, зная это, выжидательно молчал.
— Еще нет, — наконец произнесла она.
— Пожалуйста, Солус… — почтительно согнулся перед ней Максимо. — Мне нужна эта броня. Действительно нужна. Возможно… возможно, ты права — я немного перегнул палку. Некоторых из моих роботов, без сомнения, нужно уничтожить. Но я не решаюсь соваться к ним без брони — риск очень большой. А мне действительно хочется исправить ошибку и заслужить прощение — и твое, и всех остальных. Я хочу доказать, что не замышлял ничего плохого. Это было просто развлечение — вот и все. Но роботы отбились от рук… Пожалуйста, помоги мне.
Положив руку на Станок, Солус опустила взгляд и тихо сказала:
— Хорошо. Приходи завтра.
Это впервые на моей памяти она сделала кому-то такую уступку.
— Чудесно! Спасибо. Огромное спасибо! — поклонившись и улыбнувшись, поспешил удалиться Максимо, чтобы не дать ей возможности передумать.
Какое-то время она стояла молча, а потом подняла взгляд на меня:
— А ты что думаешь?
— По-моему, их надо уничтожить.
Солус кивнула с таким недовольным видом, будто я ответил на вопрос, которого она не задавала. А затем — подошла к одной из своих многочисленных камер хранения, наполненных всевозможными вещами. И вытащила, как я понял через минуту, готовый комплект брони: без сомнения, работа над ним была закончена не сегодня и не вчера. Когда Солус разложила все детали на Станке, ее крошечный питомец что-то пропищал. Улыбнувшись ему на какой-то миг, она обвела взглядом броню. Ее явно одолевали сомнения.
— Просто не знаю, что делать… — снова поглядев на меня, покачала она головой.
Я не смог ничего на это ответить, потому что не понял, что конкретно имела в виду Солус: свою работу над комплектом брони, просьбы Максимо или его роботов.
— Будет голосование, — произнес наконец я. — На этом настоял Тринадцатый.
— Я приду, — кивнула она и стала складывать броню, чтобы убрать в камеру.
И я ушел, подумав, что никакой полезной информации для Солус у меня больше нет. Мне тогда и в голову не пришло, что я должен рассказать ей, как подслушал слова Максимо о каких-то ямах и роботах в дальних клетках.
Мы собрались для голосования вечером того же дня — то есть за день до крайнего срока, который установил Прима. Все стали в круг, не нарушая, однако, разделения на группы. Каждый должен был бросить в центр круга по одному цветному камешку: красный означал голос за то, чтобы сохранить питомник, серый — против. До этого я просил Приму сделать голосование анонимным, но он с невозмутимым видом произнес: «Мы должны увидеть лица наших врагов». Ту же мысль я прочел в глазах Мегатронуса и Максимо, когда они проголосовали, бросив красные камешки.
— Перестаньте… — услышал я собственный неуверенный голос. — Это же такие мелочи… Ну зачем нам устраивать все это из-за каких-то безобидных экспериментов? Мы же не можем мыслить одинаково, и…
— Дело не столько в сущности этих экспериментов, — жестом заставил меня замолчать Прима, — сколько в том, что они проводятся тайно. Я этого не позволю.
— А другие эксперименты, значит, позволишь? — с недоверием спросил Квинтус.
— Давайте голосовать, — отрезал Прима. — Цивилизация требует порядка.
С этими словами он бросил в центр круга серый камешек. Вектор, Алхемист и Нексус поступили так же. Тринадцатый бросил красный, Оникс тоже. Микронус — серый, а Квинтус — красный, как и Амальгамоус. Я бросил серый, и теперь в центре лежало по шесть камешков каждого цвета. Солус немного постояла над ними со стиснутыми в кулаки руками, а потом перевела взгляд на Приму и сухо произнесла:
— Тебя портит время.
Бросив серый камешек, Солус развернулась и зашагала прочь. Ее голова была опущена; пройдя несколько шагов, она разжала пальцы другой руки, выбрасывая красный камешек. И, спрятав лицо в ладонях, пошла дальше. Взгляд Мегатронуса, устремленный на нее, пылал ненавистью.
— Максимо, завтра до заката солнца все ваши разработки должны быть уничтожены, — холодно сказал Прима. — Иначе мы придем и сделаем это сами.
Похоже, победа принесла ему не больше радости, чем если бы он потерпел поражение.
Я заметил, как Тринадцатый повернулся к Мегатронусу, чтобы что-то сказать. Тот с раздражением отмахнулся, но сразу же произнес какую-то фразу — я не смог ее расслышать — извиняющимся тоном. Максимо же, постояв немного с ничего не выражающим лицом, вдруг улыбнулся, пожал плечами и зашагал в направлении нефтеперерабатывающего завода.
Оникс, который стоял рядом со мной и тоже наблюдал за ними, сказал:
— Альфа Трион, это только мне кажется, или нас действительно начинает охватывать какое-то безумие?
Сначала я молча уставился на него: он вообще редко разговаривал, предпочитая действовать. Однако дальновидности у него было больше, чем у многих из нас.
— Так и есть — безумие, — кивнув, ответил я.
— Это свершится еще не скоро, — произнес Оникс и ушел в том же направлении, что и Солус.
На этот раз я не смог так просто забыть его слова, полные скорбного мистицизма. Микронус, который часто ходил за ним по пятам, задержался возле моей ноги и спросил обеспокоенным тоном:
— Как думаешь — Прима в своем уме?
Прима, который размеренным шагом направился к мастерским вместе с Вектором, был уже далеко. Я поглядел вниз и ответил:
— Нет.
Но провалиться мне на этом месте, если я тогда знал больше, чем сказал… Подумав с минуту, Микронус кивнул и стремглав бросился догонять Оникса. Немного погодя за моей спиной послышалось шарканье. Обернувшись, я увидел Амальгамоуса, который яростно разбрасывал камешки во все стороны. Он превращал свои ноги и руки в когтистые лапы и обратно — так быстро, как только мог. А потом, постояв немного в пыли, которую сам же поднял, превратился в гигантский шар из металлических обрезков. Это было его недавнее изобретение, которое, похоже, ему нравилось. Приняв эту форму, он укатился прочь.
* * *
Некоторые события той ночи и следующего дня мне придется описать со слов других — самого меня там не было.
После голосования Мегатронус, Квинтус и Максимо собрались на нефтеперерабатывающем заводе, чтобы обсудить дальнейшие планы. Максимо уговорил Мегатронуса пойти к Солус и забрать у нее комплект брони, в каком бы состоянии готовности он ни был. Замысел Максимо состоял в том, чтобы сохранить роботов-чудовищ, которые получились лучше всего — то есть перевести их в какое-то еще более отдаленное от нашего селения укромное место. Мегатронус пребывал в отвратительном настроении: его одолевали черные думы. После долгих уговоров Максимо он скрепя сердце отправился к Солус, а двое остальных — к питомнику, якобы намереваясь уничтожить все плоды «безобидных» экспериментов.
Некоторое время спустя ближайшие друзья Солус — Оникс, Микронус и Тринадцатый, которые вели спокойную беседу, собравшись в жилище Оникса — услышали устрашающие крики и звуки битвы, в том числе характерный звон удара Кузнечного Молота. Они прибыли к Станку первыми. Вскоре там появился и я, потрясенный ужасными звуками безутешного плача Оникса.
Солус Прайм была мертва. Кузнечный Молот лежал рядом с ее раскрытой ладонью. В том, что она умерла, не было сомнения: в правой половине ее грудного отсека — там, где располагалась камера с Искрой — зияла огромная круглая дыра.
Из этого отверстия вытекала смесь ярко-золотистого Энергона и других жидкостей, которая уже образовала вокруг мертвого тела огромную, сверкающую круглую лужу. Солус лежала в ней с невидящим взглядом, устремленным в небо. На ее лице застыло выражение беспредельного изумления; рот был открыт — будто она не успела договорить какую-то фразу.
А душераздирающие крики Оникса все не смолкали, постепенно превращаясь из горестных стенаний в гневные вопли и неистовое рычание. И в этих неразборчивых звуках все отчетливее звучало слово, которое Оникс в конце концов выкрикнул во всю мочь, сорвавшись на фальцет:
— Мегатронус!
Воцарилась полная тишина. Солус, без сомнения, была убита выстрелом из Реквием-Бластера. Мы слишком хорошо знали, как выглядят такие раны: в недавней битве от оружия Мегатронуса пострадал Вектор. Я сделал нерешительный шаг вперед, опасаясь приближаться к Ониксу, который не помнил себя от горя и гнева. Но мне хотелось сказать ему, что мы не можем вот так сразу винить Мегатронуса в смерти Солус: мысль о битве между ними просто не укладывалась в голове. Хотя доказательства были налицо: во-первых — дыра от выстрела, во-вторых — очевидное отсутствие Мегатронуса. Вектор с Квинтусом, Прима с Микронусом, а потом и все остальные обменялись красноречивыми взглядами: Мегатронус поплатится за убийство Солус.
Во взгляде Льежа Максимо, который стоял ближе всех к ее телу, ужас смешался с изумлением — почти радостным, как я успел заметить. Но он быстро спохватился: лицо стало точно таким, как у Примы, Алхемиста и меня самого.
— Быть этого не может! — воскликнул Максимо. — Но след от выстрела… Мегатронус никого к своему бластеру и близко не подпустил бы.
Это была чистая правда.
— Но… но… — пролепетал ошеломленный Микронус. — Забудьте про него. Ей, наверно, холодно. Она…
Спрыгнув с плеча охваченного ужасом Амальгамоуса Прайма (оно начало превращаться в бесформенный мягкий сгусток), Микронус приземлился рядом с неподвижным лицом убитой подруги и закричал:
— Солус! Солус! Не уходи! Я не верю, что ты ушла. Этого просто… не может быть…
Нагнувшись, он с надеждой заглянул ей в глаза — как будто в ней все еще могла теплиться жизнь.
В Тринадцатого, который медленно обходил Микронуса, впился полный затаенной злобы взгляд Оникса. На какой-то миг я подумал, что Оникс нападет на Тринадцатого, чтобы тот не приближался к Солус. Но этого не произошло: Оникс, продолжая недвижно сидеть возле головы подруги, просто наблюдал, как Тринадцатый протягивает руку Микронусу, при этом изо всех сил стараясь не задеть ни тела умершей, ни сверкающей лужи вокруг нее.
— Она воссоединилась с Великой Искрой.
Эти слова Тринадцатый произнес тихо, с нежностью. Заметно было, что ему трудно говорить.
— Она не может вот так уйти, — запротестовал Микронус, положив крошечную ладонь на большой палец Тринадцатого. — Я без нее не могу. Мы новый компьютер делали… Он должен был получиться таким…
Микронус замолчал, весь дрожа и сохраняя самообладание лишь благодаря силе воли. Все мы чувствовали тогда то же самое — в той или иной степени.
Воцарившееся было молчание прервал Оникс, который вдруг налетел, словно воплощенная ненависть, на Максимо и вонзил в него острые когти. Максимо пронзительно закричал: когти подбирались к его горлу. Он получил несколько глубоких колотых ран, но ему на помощь пришел Вектор, телепортировав Оникса в другой конец помещения и придавив его к полу силой деформации. Оникс был совершенно не похож на себя: рычал от безумного гнева, отчаянно дергаясь всем телом в попытках освободиться.
Максимо, лежа на полу, дрожал от ужаса и злобы.
— Вы видели? Он меня чуть-чуть не убил!
— Но не убил же… — стараясь сохранять спокойствие, произнес Прима. — Где Мегатронус? Только он сможет ответить на вопросы, которые нам нужно задать.
Все остальные были слишком потрясены, чтобы среагировать сразу.
— Она мне как раз новую мандалу делала… — горестно протянул Вектор.
— Она же была такой… — недоговорил Нексус. — Зачем… Зачем?!
Мы стояли молча и глядели друг на друга — будто надеялись прочесть ответ на чьем-то лице.
— Это неважно, — сказал наконец Микронус. — Все равно ничего не изменишь… Ой, что это такое?
Находясь ближе всего к останкам Солус, он первым заметил, что пол под ними — то есть металлический покров планеты Кибертрон — начал меняться. Жидкость, которая вытекла из Солус, вступила в цепную реакцию с этим металлом: постепенно размягчаясь, он тоже стал жидким. Тело умершей начало погружаться в эту яму. И чем глубже она становилась — тем ярче, сильнее светился золотисто-голубым сиянием металл, который медленно, но верно разъедала химическая реакция. Образовавшаяся в нем дыра была почти идеально круглой.
— Но… что… Мы же должны что-то сделать? — встревоженно проговорил Алхемист, не сводя взгляда с металла, который продолжал видоизменяться.
— Ты же знаешь в этом толк! — отозвался Квинтус. — Что вообще происходит?
— Не знаю. Я такого раньше не видел. Жидкость из ее тела размягчает покров Кибертрона. Золотистое вещество похоже на металлический Энергон… а голубое — это что-то вроде металла, оживленного Искрой…
Тут Алхемист вынужден был замолчать: реагенты достигли критической массы. Мертвое тело тоже начало расплавляться, погружаясь в жидкую смесь; голубое сияние стало еще ярче. Не смея вмешиваться, мы отступили назад, наблюдая, как исчезает Солус: жидкость неспешно поглотила ее с головой, просачиваясь в приоткрытый рот, словно отборная нефть. От образовавшейся массы повеяло теплом; она засветилась белым сиянием, в котором вспыхивали сапфировые и бирюзовые искорки. Они садились нам на ладони и плечи, касались щек. И мы на какой-то миг словно бы почувствовали вновь нежное прикосновение рук Солус… Но вот жидкая масса начала превращаться в какое-то подобие смерча. Он вертелся сначала медленно, а потом все быстрее, становясь похожим на перевернутый торнадо. Заключенная в нем сила, стремясь вниз и вниз, сверлила широкую, идеально круглую дыру в твердой поверхности планеты. Погрузившись глубоко в ее недра, смерч исчез. После него остался лишь круглый колодец, который сиял серебристым светом.
Все мы наблюдали за этими событиями, застыв от изумления. Лишь когда все исчезло — разве что из светящегося колодца продолжало веять мягким теплом, — мы начали приходить в себя.
— Какой он глубины? — вырвалось у меня.
— До самого Ядра, — ответил Алхемист, у которого глаза были приспособлены для распознавания химических реакций гораздо лучше, чем у любого из остальных Праймов. — Там расположена камера с Искрой самого Праймуса…
— И что это значит? — спросил Прима.
Он наклонился над краем колодца так низко, как только можно было, чтобы не упасть. Амальгамоус, который стоял рядом, превратил свою ногу в когтистую лапу и поставил ее на ногу Примы, чтобы он точно не упал.
— Это значит, что ты стоишь над колодцем, который ведет к самому ядру.
Амальгамоус произнес эти слова без тени улыбки. Металлическая спираль, в которую он превратился, извивалась и корчилась, словно в жестоких судорогах. И это выражало его чувства красноречивее всяких слов.
Мы еще немного понаблюдали за колодцем, но никаких изменений не заметили: он, как и раньше, просто испускал мягкое, теплое сияние. В конце концов мы решили, что ничего здесь больше не произойдет. Но стоять возле колодца было приятно — здесь в каком-то смысле ощущалось присутствие Солус. А это, хоть и напоминало нам о боли утраты, но все равно радовало и успокаивало.
— Где он сейчас? — поднявшись наконец на ноги, обратился Микронус к Вектору.
Тот надолго закрыл глаза, пытаясь отыскать Мегатронуса. А затем с твердой уверенностью произнес:
— Он далеко ушел. Но еще не покинул нашу планету.
— Перенеси меня к нему! — потребовал Микронус, прыгнув ему на плечо.
— И меня, — подал голос Оникс.
— И меня, — сказал Нексус.
Прима и Тринадцатый попросили о том же.
— Но самосуда я не допущу, — сурово произнес Тринадцатый, пройдя вперед мимо Примы и решительно взмахнув рукой. — Мы еще не знаем всей правды.
Не думаю, что кто-то из остальных вообще услышал его. Их глаза пылали жаждой мести.
Вектор с серьезным видом кивнул, хотя так и не убрал вихревого поля, которое придавливало рычащего от безумного гнева Оникса к Станку. Через мгновение Вектор, Микронус, Нексус, Прима и Тринадцатый исчезли во вспышке света.
Мы же, оставшиеся у Станка, переглянулись с ощущением дурного предчувствия. Однако я не могу точно сказать, чем наполнилась тогда Искра каждого из нас: сожалением, что мы не отправились на поиски вместе с остальными, или желанием, чтобы они вообще не уходили. После их исчезновения мы какое-то время постояли молча, не зная, что делать дальше. Оникс же продолжал доводить себя до изнеможения безуспешными попытками вырваться из оков Вектора.
— Мы толком не знаем, что здесь произошло, — несколько циклов спустя сказал Квинтус. — Никто же ничего не видел…
— Последствия говорят сами за себя, — отозвался Максимо. — Ты его защищаешь, что ли? Знаешь же, какой у него характер. Мегатронус вне себя был от обиды на всех нас — за то лишь, что мы «не такие злые», как он. Ему было достаточно одной маленькой искорки, чтобы взорваться, как бомба.
— Это не совсем правда, — поколебавшись, произнес Амальгамоус. — Да, он обижался на нас, но не причинял никому вреда. Скорее уж себе вредил…
— Будем надеяться, — задумчиво сказал, уставившись в пространство, Алхемист, — что они выслушают его рассказ обо всем этом.
Максимо ответил ему с нотками горечи и какого-то странного удовольствия:
— Думаю, у них не то на уме. Они же все — ее любимчики. Нужен им будет его рассказ? Вряд ли. Они рады-радешеньки будут от него избавиться. Она с такой неохотой взялась делать тот комплект брони, а он все давил и давил на нее. А в этот раз перешел все границы. Как бы там ни было… — опустив глаза с виноватым видом, заговорил он тихим, мягким голосом: — Все то время он такое творил в питомнике — вы представить не можете. Я изо всех сил пытался его остановить. Но там, в секретном отделении… В общем, вы должны сами на это взглянуть. Я надеялся, что Мегатронус одумается после всего, что сказал тогда Прима. Но он стоял на своем… Я никогда не хотел, чтобы она делала тот комплект брони. Он не для меня был нужен, а для Мегатронуса — чтобы он мог управляться со своими… боевыми монстрами.
После этих слов воцарилось молчание: мы не сразу поняли их смысл. Максимо обвел умоляющим взглядом всех нас по очереди.
— Ничего не понимаю, — сказал я ему. — Вы с ним вроде как друзья…
— Так и есть! — горячо воскликнул он. — Думаешь, я хотел бы, чтобы его убили те уродцы? Почему, по-твоему, я взял на себя всю ответственность за то, что там происходило? Если бы Прима узнал, что именно Мегатронус там всем заправляет, он бы принял куда более жесткие меры. Я тогда надеялся, что смогу оградить его ото всех вас и вразумить, пока он еще не… не пострадал.
Я посмотрел на Квинтуса, но тот немигающим взглядом уставился на колодец — скорее всего, ошарашенный всем, что услышал.
— Квинтус?
— Да, — тихо отвечал он. — Максимо прав. Сначала мы втроем задумали все это как развлечение. Но Мегатронус зашел слишком, слишком далеко…
После этого нам оставалось только дожидаться возвращения Вектора и тех, кто отправился с ним на поиски.
* * *
Группа из шести Праймов быстро отыскала Мегатронуса — благодаря способности Вектора безошибочно определять местонахождение любого существа в любое время. Мегатронус был один. Он стоял посреди далекой холодной равнины, ожидая их. Его глаза излучали багряный свет; он был напряжен — явно ожидал нападения. В руке — правда, опущенной — Мегатронус держал Реквием-Бластер. Мечи и другое оружие тоже были при нем.
— Мстить пришли? — произнес он, не поднимая головы. — Долго же вы копались…
— Мы здесь, чтобы выслушать твой рассказ, — отозвался Тринадцатый, прежде чем остальные успели шевельнуться.
Эти слова удержали пятерых Праймов на месте — несмотря на горящий жаждой отмщения взгляд каждого из них.
Мегатронус кивнул, не спуская с них глаз:
— Хорошо, я расскажу.
Все медленно опустили оружие и встали в широкий полукруг — Тринадцатый впереди всех. Мегатронус, на которого были устремлены все взгляды, немного подумал, а потом заговорил спокойным голосом, тщательно взвешивая каждое слово:
— Я пошел к ней за комплектом брони, который она делала для Максимо.
— Для чего, собственно? — выпалил Микронус, лицо которого выражало подозрение. — Воевать? Так войну мы уже выиграли. Чтобы защищаться от кучки малюсеньких роботов? Чепуха какая-то. Она даже не закончила делать эту броню…
Тринадцатый жестом велел ему помолчать и сказал:
— Дай ему договорить.
Мегатронус долго смотрел на Микронуса, а затем вытянул руки вперед. Микронус опасливо оглядел их: они были заключены в броню.
— Она уже несколько недель как закончила делать этот комплект, — произнес Мегатронус.
Слушатели начали в смятении переглядываться. На их лицах отразилось подозрение и желание задать не один вопрос. Но, взглянув на Тринадцатого, они так ничего и не сказали: тот покачал головой и склонил ее набок, ожидая продолжения рассказа.
Тяжело вздохнув и уставившись на металлический покров пустынной долины, Мегатронус воткнул в него острие одного из своих мечей.
— Этот робот… ее питомец… Это был не просто питомец — Максимо с его помощью отслеживал каждый ее шаг. То есть знал, с кем она виделась, чем занималась, что изготавливала и что говорила, — замолчал он на какое-то время, сжав челюсти. — Я обнаружил приемник, когда искал в питомнике электрическое стрекало. Сначала я не понял, что это такое. Но потом включил, и там оказались записи всего, что она каждому из вас говорила.
Багряные лучи, которыми светились глаза Мегатронуса, задержались на Нексусе.
— Я думал, она обо мне высокого мнения, — добавил Мегатронус. — Но я сам слышал ее слова. Она сказала, что я — игрушка в руках Максимо.
Его лицо исказила маска ярости. Он так надавил рукой на меч, поставленный острием на покров долины, что лезвие наполовину погрузилось в этот металл. Какое-то время Мегатронус простоял, уставившись на пыль под ногами; его челюсти беззвучно двигались. Затем он вновь заговорил:
— Я пошел к ней за броней для Максимо, а в голове крутилось все, что я недавно услышал. У меня просто не получалось думать ни о чем другом, кроме тех ее слов. Но прежде чем я успел спросить о броне, она сказала, что встревожена таким желанием Максимо и не хочет отдавать ему то, что сделала. И я увидел, что комплект брони готов — лежит на термической наковальне. А когда подошел на него посмотреть, она сказала: «Не трогай — я передумала его отдавать». Но мне нужно было забрать эту броню — в питомнике без нее не обойтись… И я подумал, что она была и есть заодно с вами: просто с ее помощью вы заставляли меня делать все, что вам хотелось. Держали под контролем… возможно. Меня это дико разозлило. А тут она еще говорит: «Наверно, тебе лучше вернуть мне Бластер. Он создан только для боев — значит, теперь уже не нужен». Мне стало ясно: она никогда не любила меня, — устремил он свирепый взгляд на Нексуса. — И я подошел, чтобы взять и рассмотреть броню. Хотелось показать, что со мной не получится обращаться как с безмозглой игрушкой. Тут она меня схватила и попыталась пригвоздить к полу какой-то магнитной штукой. Я ее толкнул…
Мегатронус отпустил рукоять меча и сделал рукой — сильной, безжалостной — такое же движение, как тогда. И заговорил снова:
— Она попятилась назад и уперлась спиной в скамейку, на которой лежал Кузнечный Молот. Я взял броню и нажал кнопку на панели управления, чтобы она развернулась. Мне нужно было рассмотреть это барахло и понять, для чего оно на самом деле нужно Максимо: вдруг он тоже пытается меня вокруг пальца обвести. Я хотел во что бы то ни стало узнать, кто действительно ко мне хорошо относится. И вдруг этот питомец, металлолома кусок, прыгнул мне прямо в лицо… ну, я его и застрелил. Потом она закричала: мол, ты убил невинное существо. Я обернулся, а она уже подняла обеими руками Молот. И со всей силы ударила меня… Тут-то мне все стало ясно как никогда. Она ненавидит меня. Я ненавижу ее… Я не раздумывал — просто выстрелил.
Мегатронус мрачно улыбнулся.
— Я всегда стрелял быстрее всех, — распрямившись, выдернул он меч из покрова планеты и вложил в ножны за спиной. — Знаете, какие были ее последние слова? Она сказала…
Тут Мегатронус почему-то умолк. А затем потянулся к поясу, вытащил что-то из миниатюрной камеры хранения и раскрыл огромный кулак. На ладони, как оказалось, лежала голова крошечного робота-питомца. Мегатронус вставил что-то в нее, и на несколько секунд все увидели нечеткое, с крупными точками, смещенное в сторону изображение Солус Прайм. Она лежала на полу и смотрела на кого-то, кто находился за кадром. Ее взгляд угасал. Голос был слабый, но все же различимый:
— Прости меня, Мегатронус… — протянула она левую (то была ее неповрежденная сторона) руку. — Я люблю…
Но Солус тут же затихла. Взгляд погас, а рука бессильно упала на пол; прозвучало приглушенное бряцанье металла о металл.
Микронус, Вектор, Прима, Нексус и Тринадцатый стояли бок о бок, глядя Мегатронусу в глаза. Тот снова сжал руку в кулак.
— Значит, — заговорил Прима, — ты хочешь сказать, что это была ошибка?
Тринадцатый и Нексус не проронили ни слова: они просто не ожидали, что Прима такое скажет после всех признаний Мегатронуса, и поэтому на какое-то время лишились дара речи. Затем Нексус, который держал в большой, сильной руке кандалы, медленно развернулся и встал рядом с Мегатронусом.
— Мы тебя не убивать пришли, а доставить к остальным, — сказал он, хотя ни с кем об этом не договаривался.
— Да? — прорычал Мегатронус. — Ну, кто еще подойдет?
Это прозвучало приглушенно — будто челюсти были стиснуты. Он отступил назад, не спуская с Нексуса глаз. Палец, который готов был нажать на спуск, дрогнул.
— Когда двое сердятся — оба виноваты, — сказал Тринадцатый, подражая спокойствию Примы. — Не нужно горячиться. То был просто несчастный случай…
— Нет! — вскрикнул Микронус. — Как это так? У нас нет доказательств — только его слова!
Дрожа от праведного гнева, он словно превратился в уменьшенную копию Оникса — металлического обезьяноподобного божка, охваченного безумием. Тринадцатый протянул Микронусу руку, но тот с силой оттолкнул ее:
— Нет, ему так просто не отделаться! Он никогда не мог сдерживать злость!
— Мегатронус? — развернулся к убийце Тринадцатый.
— Да, я это сделал, — прорычал Мегатронус. — Но не позволю себя судить вам, бесчувственным грудам металлолома. Ты, Прима, если и проявлял доброту, то из принципа, а не из любви к кому-то живому. Ты жалкое существо.
— Возвращайся с нами, — сказал Тринадцатый. — Вместе мы во всем разберемся.
Мегатронус ответил ему лишь долгим взглядом. Но затем все-таки согласился — кивнул. Как ни крути, не существовало такого места, где Вектор не смог бы найти его.
— Это все неправильно, — прошептал, дрожа, Микронус.
— Мы найдем выход, — с непоколебимой решимостью произнес Тринадцатый.
Он посмотрел в глаза Приме, который ответил ему каким-то странным взглядом, но тоже кивнул в знак согласия. И посторонился, пропуская его первым в портал, ведущий домой.
* * *
Когда они вернулись, Максимо был первым, кто встретил Мегатронуса как врага:
— Вы привели его! Как хорошо… А то я думал, он вас… в общем, хорошо, что вы живы.
Мегатронус — без кандалов и все еще с Бластером в руке — взглянул прямо в глаза Максимо и швырнул ему голову крошечного робота. Максимо вздрогнул, но все-таки поймал ее:
— Что это?
— Я тут подумал, — произнес Мегатронус негромким, ровным голосом, который напоминал скольжение строгального резца по неровной поверхности, — надо бы тебе вернуть останки твоего питомца.
— Не понимаю… — повертел Максимо в пальцах голову робота.
— Я просмотрел твои записи, — сказал Мегатронус.
Все выжидательно молчали — даже Оникс, которого еще не освободили от оков.
— Мои… но это же случайно вышло. Я ни разу не смотрел, что там записалось. Это была всего-навсего часть экспериментальной программы — ты же знаешь. Запись и передача информации на расстоянии: видео, аудио… — рассмеялся он так непринужденно, что на какой-то миг мы поверили в невинность этого замысла и напрасные подозрения Мегатронуса. — Но если даже ты это увидел — мог же остановиться, как только понял, что подглядываешь за ней. Так ведь?
— Я над этим думал, — ответил Мегатронус. — Почему ты оставил такую вещь в помещении для инструментов? Там ей было точно не место. Разве что ты хотел, чтобы я ее нашел…
— Хотел, чтобы ты ее нашел? Чепуха какая-то… Зачем мне это было надо? Наверно, эта штука выпала из моего пояса со снаряжением, когда я инструменты для укрощения искал. Как ни крути, об этом уже бесполезно спорить, ты не находишь? В ямах-то еще остались твои существа, — сказал Максимо, сверкнув глазами.
Те из нас, которые стояли позади него и выжидательно смотрели на Мегатронуса, лишь увидели ничего не выражающее лицо.
Максимо заговорил, все еще улыбаясь — будто ничего страшного и не происходило:
— Ты же получал удовольствие, когда наблюдал, как они с твоими малютками-питомцами дерутся? Разве я неправ? А вы, если не верите мне, сходите туда и сами посмотрите, — обернувшись к нам, беззаботно пожал он плечами.
Ответом ему был внезапный гул голосов: мы заговорили все разом, требуя объяснений. Через какое-то время каждый уже знал все, что можно было знать: наиболее осведомленные представители обеих сторон ответили на вопросы остальных. Оникса освободили, взяв с него обещание вести себя спокойно, и все мы отправились к питомнику. Вектор вдруг куда-то телепортировался. А когда вернулся — вручил Приме Звездный Меч; его собственное оружие было при нем. Он предложил мне пистолет, но я отказался. И тогда это оружие взял Нексус, сжимая в другой руке Кибер-Калибр.
Ближние клетки питомника были пусты: о судьбе их обитателей красноречиво говорили кучки разрозненных деталей, аккуратно сложенные в углах. Ограждения уже не гудели от высокого напряжения. Мы направились дальше: Максимо привел нас к более обширным огороженным территориям, где я видел других роботов и останки тех, которых они разнесли вдребезги. Здесь все было точь-в-точь как в ближних клетках. Но в укромном уголке оврага — длинной естественной расселине, над которой настолько низко нависала скала, что ее можно было назвать пещерой — мы обнаружили несколько глубоких ям.
— Вот здесь Мегатронус этих существ и спрятал, — показал Максимо на ямы, не подходя, однако, к ним близко. — Это он их сделал.
— Не я, — прорычал Мегатронус, — а вы с Квинтусом. Я их только укрощал — у вас ручки-то кривоваты для такого дела оказались.
— Квинтус? — уверенно произнес Максимо.
— Мы вместе над ними работали, — отозвался Квинтус.
— Прима, смотри… — сказал Вектор.
Тринадцатый тоже подошел к яме, на которую показывал Вектор. Воцарилась тишина, и мы, выждав немного, присоединились к ним. В этой яме живых существ не оказалось — только истерзанные мишени для стрельбы внушительных размеров. Каждая из них весьма и весьма напоминала кого-то из нас: Приму, Вектора, Алхемиста, Нексуса, меня самого… Мишень, похожая на Оникса, была разорвана чьими-то зубами на части — продырявленные и обугленные.
— Стрельбище, — подал голос Максимо.
Все мы устремили взгляды на Мегатронуса.
— В первый раз эту дрянь вижу, — прорычал он, свирепо глядя в лицо Максимо. — Ах ты лживое ничтожество… Ты же меня настроил против Солус! Оставил специально те записи, чтобы я посмотрел… А потом ты устроил тут все это. Когда успел, а? Вчера ночью — как только меня к ней отправил? Вы с Квинтусом это подстроили, да?
Он развернулся, чтобы взглянуть на Квинтуса. Тот отшатнулся и пронзительно вскрикнул:
— Это не я придумал!
Мегатронус вскинул оружие.
— Видите? Он даже сейчас не может держать себя в руках! Он же неуправляемый! — в какой-то странной истерике заверещал Максимо, что вроде бы направило все царящее между нами напряжение в единое русло. — Остановите его!
И тут послышались, будто отвечая на все эти крики, другие громкие звуки: грохот, какой-то странный визг и рычание. Все это доносилось из второй — более просторной — ямы, которая находилась позади нас. Падающего в яму света было достаточно, чтобы мы увидели, как из ее недр выползают три огромных чудовища. Движения этих хищников отличались плавностью; они издавали шипящие звуки, а их каналы с Энергоном, находящиеся наружи, были наполнены до отказа. Все мы отвлеклись на это зрелище; Максимо же ринулся к Мегатронусу и со всей силы толкнул его в направлении Вектора и Нексуса. Квинтус тоже сделал выпад, но нерешительный: то ли это была попытка схватить Максимо, то ли нет. Суета, неровная поверхность оврага, внезапное оцепенение — все это сыграло свою роль. Когда Прима, Вектор и Нексус, увлекая за собою Оникса, повалились в яму с чудовищами, Максимо вскочил и помчался к выходу.
Амальгамоус, выпустив щупальце, оплел ногу Максимо, и тот упал. И сразу же — словно это простое действие, слившись с неистовыми криками и звуками жестокой битвы, которые доносились из ямы, образовало идеальную алхимическую реакцию — атмосфера этого места проникла в нас, наполняя скорбью, тревогой и гневом. Мы стали одним целым — как когда-то объединились в слаженно действующее войско перед битвой с общим врагом. Но в этот раз общего врага не было — лишь ближайшее взбешенное, с безумными глазами существо. Даже я, не имея никакого оружия, кроме Стилуса и кулаков, нагнулся и подобрал металлический брусок. Охваченный неистовой жаждой разрушения, смешанной с каким-то диким весельем, я колотил этим бруском по всему, что попадалось под руку. Глаза мне застилал багряный туман, и я метался, переполненный сумасшедшей радостью от ощущения собственного могущества и свободы. Тринадцатый, наверное, пытался остановить меня, когда я сделал гигантский прыжок и занес брусок над головой Примы, который как раз пытался выкарабкаться из ямы. Он оттолкнул меня в сторону, но тут между нами встал, пошатываясь, Алхемист. Через несколько секунд мы все уже повалились в яму истерзанной бесформенной кучей. И не было конца необузданной радости оттого, что на волю вырвалась вся наша злоба. Мы были переполнены надеждой и разочарованием в одночасье.
СТРЕМЯСЬ К СВЕТУ
Я очнулся долгое время спустя — помятый, но без серьезных повреждений. Мы с Тринадцатым, который тоже оказался относительно невредим, были одними из тех, кому повезло больше. Склонившись надо мной, он пытался привести меня в чувство слабыми электрическими разрядами одного из приборов нашего походного медпункта. Медленно придя в сознание и поднявшись, я увидел такую ужасную картину, что меня будто облили с ног до головы аккумуляторной кислотой.
Экспериментальные чудовища в яме были растерзаны на мельчайшие кусочки — меньше моей ладони. Праймы, которые упали туда, уже выбрались и, видно, сразу повалились в изнеможении куда попало. Все они были ранены — кто тяжелее, кто легче. Посреди того места, где они лежали, я увидел останки Льежа Максимо: груды искореженных проводов, внутренних компонентов, конечностей… Очевидно, его искромсали на части там, где он упал. Голова была почти полностью уничтожена выстрелом из Реквием-Бластера, хоть я и не помнил, как это происходило. Я вообще ничего не мог припомнить.
Мы приблизились друг к другу в полной тишине. Оникс был при смерти от ран: он первым попался в лапы роботов-чудовищ. Квинтуса и Алхемиста тоже пришлось нести… Кое-как добравшись до селения, мы собрались вокруг колодца, в котором исчезло тело Солус. Нам не под силу было ни произнести хоть слово, ни взглянуть друг другу в глаза. Прошло немало времени, прежде чем мы все-таки смогли это сделать.
* * *
В течение последующих мегациклов мы построили усыпальницу для Солус Прайм в прекрасном уголке Космоса, который подсказал Завет: под одинокой серебристой луной, окруженной со всех сторон ярчайшими, живописнейшими созвездиями.
Собрав останки Максимо, мы решили, что их нельзя хоронить там же. И поэтому соорудили для них безымянную могилу на Кибертроне — в расселине, которую никто и никогда не будет навещать. Миллиарды лет пролежали там всеми забытые останки Максимо, пока его рука не была варварским образом выкрадена для черного дела. Но это случилось в далеком, очень далеком будущем… Похоронив Максимо, мы провели короткую церемонию, на которой не было Оникса, который в любом случае не мог прийти из-за тяжелейших ран, а также Мегатронуса и Вектора.
Однако в честь Солус мы устроили полноценное торжество, чтобы показать, как много ее жизнь значила для нас. Зрелище было грандиозное: фейерверки и выстрелы из всего нашего оружия (разумеется, за исключением Бластера, который Прима забрал и спрятал в каком-то надежном месте). За неимением тела Солус мы сложили в могилу все, что она использовала для созидания, в том числе Кузнечный Молот. Если в чем-то и оставалась еще частичка ее души, то это был Молот и вещи, созданные с его помощью. Всю ночь мы просидели около погребального костра, вспоминая историю жизни Солус и все, что мы знали о ней. Лишь Мегатронус не проронил ни слова: то сидел с опущенной головой, то смотрел на огонь. Расположившись на расстоянии от нас, он молча слушал разговоры, но не присоединялся к ним.
Когда первые солнечные лучи упали на могилу и осветили слабым сиянием начертанные на ней иероглифы — повествование о жизни Солус, — Мегатронус, облаченный в тот самый комплект брони, поднялся, обвел взглядом всех нас и негромко заговорил:
— Я ухожу. Как говорила Солус, есть и другие планеты, на которых живут другие существа. А где живые существа — там и беды. У меня есть силы, могущество и желание делать то, что должно быть сделано. Теперь я — Фоллен*. Убийца своих друзей, глупец из глупцов… Но Солус Прайм видела во мне что-то хорошее, и я постараюсь стать таким. И вернусь только тогда, когда у меня это получится. А вы пока что вершите дела столь же великие, как Солус. Ради нее, — подобрав свое оружие и поглядев на звезды, обернулся он к Вектору: — Я знаю, что мы с тобой никогда не ладили. Но буду благодарен, если ты построишь для меня космический мост — где-нибудь подальше отсюда.
— Возьми звездолет, — тоже поднявшись на ноги, показал Прима на космический корабль, над созданием которого трудились все мы, пока не погибла Солус.
Корабль этот был еще не совсем готов, но в нем работал двигатель, а также имелось достаточно горючего. Для космических странствий он вполне годился — мы прилетели сюда на нем. А домой могли вернуться и без него — для Вектора это не представляло трудностей.
Прима подошел к Мегатронусу и, вручив ему кристалл для управления системой электропитания и навигационной системой звездолета, произнес:
— До встречи.
— Ее может и не быть.
С этими словами Мегатронус, кивнув Приме в знак благодарности, взял кристалл и начал подниматься по трапу на посадочную часть палубы.
— Мы будем тебя ждать! — поднявшись на ноги, прокричал ему вдогонку Тринадцатый.
Мегатронус не обернулся, но остановился на мгновение и воздел руку к небу — как сделали когда-то все мы одновременно, приветствуя нашего творца.
— Договорились, — донеслось до нас.
Мегатронус открыл вход в корабль и растворился в темноте проема, который тут же закрылся. Несколько циклов спустя заработала двигательная установка. Звездолет медленно поднялся на безопасное расстояние, после чего включился реактивный двигатель. И корабль плавно, бесшумно унесся в космическое пространство: среди бесчисленных звезд внезапно вспыхнула еще одна светящаяся точка, которая вскоре исчезла.
* * *
На Кибертрон мы вернулись, воспользовавшись космическим мостом; в душах, очищенных от гнева, царило умиротворение. Беспокоило нас теперь лишь одно: нужно было найти, к чему стремиться. Слова Мегатронуса о том, что мы должны вершить дела, достойные Солус, звучали в сознании каждого.
Стало очевидным, что без Солус умрет и Оникс, который не только был очень тяжело ранен, но и потерял волю к жизни. Держа Триптиховую Маску в ослабевших когтях, он глядел в пространство ввалившимися глазами — лишь время от времени надевал Морнсонг, третье лицо Маски.
— Что ты видишь? — спросил заботливый Микронус.
— Надеялся узнать, где они сейчас, — беспокойно заворочался Оникс. — Но ничего не вижу, кроме Великой Искры.
Микронус позвал Тринадцатого, и вскоре они уже собрали для разговора остальных: Квинтуса, Алхемиста, Нексуса, Вектора, Приму, Амальгамоуса, а затем и меня. Когда я пришел, они уже обсуждали многочисленные идеи создания мемориала в честь погибших Праймов, который также хранил бы память о нашей победе. Мы разрабатывали этот план в течение нескольких мегациклов — пока не сошлись на варианте, который устроил всех нас. И это решение принесло нам неожиданную радость.
Заключалось оно в том, что мы сойдем со сцены — как сделал это в свое время Праймус. Обезвредив Юникрона, мы получили возможность уступить место новой расе кибертронцев. Ее создание представлялось нам как данью памяти Праймам, ушедшим в мир иной, так и завершением нашей эпохи. Каждый из новых роботов должен был унаследовать особенности кого-либо из нас, Тринадцати Праймов. Но с помощью Триптиховой Маски Оникса мы собирались заложить в основу этой расы неизмеримо большее разнообразие сущностей. Искры же для зарождения новых жизней должны были взять начало из камеры с Искрой Праймуса и подняться на поверхность планеты из Колодца. Известие об этом и благословение Праймуса мы получили через Завет, в котором открылись новые страницы.
— Мы же не можем их одних оставить, — сказал Прима.
— Но и властвовать над ними, как ни крути, нам нельзя, — ответил Алхемист. — Мы же самоутвердились без помощи высших существ.
— Может, им все-таки нужен будет кто-то для надзора? — предположил я.
— Они же не будут похожи на нас, — произнес Амальгамоус. — Мы не должны думать, что их внешний вид и жизненные испытания будут такими, как наши.
— Будем вмешиваться только в те их дела, где у нас есть опыт, — сказал Вектор.
— Вот что я предлагаю, — заговорил Тринадцатый. — Как мы уже решили, Ониксу нужно будет спуститься в Колодец. Его маска выполнит функцию Станка Созидания: с ее помощью будут разработаны чертежи новых кибертронцев. Там, внизу, Оникса будет поддерживать энергия Праймуса и Великой Искры, так что он выживет. Альфа Трион, ты остаешься, чтобы продолжать вести записи. Вектор, ты согласился следить за пространственно-временными аномалиями — особенно за теми, которые могли бы вернуть Юникрона к жизни. Все остальные вольны распоряжаться своими способностями так, как считают нужным. Я выбираю жизнь в обличье нового, обычного робота. Мои способности Прайма будут скрыты — даже от меня самого. И поэтому я смогу жить как один из них и быть с ними на равных. Если вам понадобится пробудить во мне прежнюю сущность — так и сделаете, но только если произойдет что-то действительно из ряда вон выходящее.
— Это можно устроить, — произнес Алхемист, уже обдумывая детали такого перевоплощения. — Колодец сможет превратить тебя в обычного робота, если Оникс разработает твою новую оболочку. Ну, а я перевоплощаться не буду — мне еще многому надо научиться в этом обличье. Я же только-только начал изучать мир.
— Когда-нибудь наш новый мир будет нуждаться в дружественных мирах, — сказал Квинтус. — Я отправлюсь в далекое путешествие и буду помогать зарождаться жизни на других планетах. Быть может, настанет время, когда эти существа найдут друзей за пределами своих миров.
— Я останусь, чтобы следить здесь за порядком, — произнес Прима. — Буду помогать Альфа Триону всем, чем могу: мало ли какая беда может случиться. И еще спрячу Бластер так, чтобы на него точно никто не наткнулся.
Следующим заговорил Амальгамоус:
— Я тоже останусь — по крайней мере, на какое-то время. Мне нравится эта идея с новыми роботами, да и компьютер до ума довести нужно. И еще у меня есть кое-какие теории, которые хочется попробовать на практике, а потом уже новые планы строить. Я отдам схему своей Т-Шестерни Ониксу, чтобы все новые кибертронцы могли трансформироваться. Но у каждого робота будет всего одна альтернативная форма, — улыбнулся он.
— Я еще не решил, — подал голос Микронус. — Надо будет подумать… А ты уверен, что хочешь перевоплотиться, Тринадцатый?
На лице Тринадцатого появилась почти незаметная улыбка: должно быть, его радовала эта возможность.
— Уверен, — произнес он. — По-моему, так будет правильно. Это лучшее, что мы можем сделать.
Последним высказался Нексус:
— Я позабочусь, чтобы самое опасное наше оружие и всякие другие артефакты были надежно спрятаны на долгое-долгое время. А потом вернусь и сосредоточу все силы на творениях Солус, которые она не успела закончить. Меня особенно компьютер интересует. Вектор, не уходи сразу к своему наблюдательному пункту — установи сначала на компьютере квантовый процессор, который ты разрабатывал. Кроме тебя, с этим никто не справится.
— Установлю, — сказал Вектор. — Но, пожалуй, стоит вас предупредить: благодаря этому процессору компьютер будет обладать способностями, которые мало чем отличаются от моих собственных. Посоветовал бы разработать предохранительные устройства, чтобы защитить компьютер от нежелательного вмешательства. Также я починю главный космический мост и оставлю вам инструкции, чтобы вы могли им управлять.
Незадолго до того, как мы воплотили в жизнь свое окончательное решение, Тринадцатый подошел ко мне и, сев рядом, заглянул в Завет.
— Думаю, будет разумно, — сказал он, — если ты уберешь мое настоящее имя из этих записей, чтобы никто не узнал о моей истинной сущности. Цель моего перевоплощения — начать жить сначала. Наравне с новыми кибертронцами, а не в качестве высшего существа. Я хочу, чтобы меня пробудили только в случае крайней необходимости — не раньше.
Взяв Стилус и поразмыслив, я вывел иероглиф, означающий «13»:
— Пересмотрю весь текст и заменю твое имя вот этим. Что скажешь? Потом, если ты вернешься, все можно будет легко переделать как было, — немного помолчал я. — Тринадцатый, а если ты умрешь и… никогда не вернешься?
— Я не знаю. Буду надеяться на милость судьбы. Но попробовать стоит — даже если все закончится неудачей. Правда? — улыбнулся он.
— Правда, — ответил я.
Этот замысел был нашим спасением: все мы обрели цель в жизни — несмотря на боль от тяжелой утраты.
Мы собрались возле Колодца, чтобы пожелать удачи друг другу и помолиться за тех, кто покинул нас, отправившись или в мир иной, или в далекое путешествие. В душах наших царило смирение, но мы не были подавлены — наоборот, тихо радовались. После молитвы Микронус, не желая расставаться с Ониксом, спрятался между многочисленными отростками в виде перьев и острых шипов вокруг его шеи. Я был несказанно рад, что двое друзей так и остались неразлучными — хоть это и означало, что еще один из нас отправится в неведомые дали на долгие века.
Тринадцатый поднял на руки Оникса, в котором едва теплилось сознание, и шагнул вперед.
— Настал конец эпохе Праймов, — произнес он, — но не нашим братским узам. Ведь все мы — одно целое.
Мы одновременно подняли руки в знак согласия.
Когда Тринадцатый с Ониксом на руках начал медленно спускаться в Колодец, из него вырвался сноп света. Они медленно скользили вниз, пока их не поглотили недра планеты. И мы услышали неповторимый низкий голос Праймуса, который приветствовал сыновей, вернувшихся домой.
Только зарегистрированные участники
могут голосовать
