Оффлайн. Клик, еще один, и ты осознаешь, что функционируешь: на внутренних мониторах пунктирно высвечиваются коды ошибок, прежде чем боль даст о себе знать. Оффлайн отступает.
Я лежу в нелепой позе на левом боку, вижу, как шланги толчками выплевывают энергон из узких рваных ртов: розовое на сером. Думаю, мой корпус мог бы исполнить роль живой инсталляции в стиле нью-тека: спаянные с клубками проводов грязные куски металла и стеклопластика, лужицы масла и брызги искр – словно чужеродная форма жизни, в пасти которой исчез я сам. Нечто вроде Аяконской «Памяти войны» - скульптуры идиота, который все циклы проторчал в тылу, не познав механики боли.
Плюс в том, что я не чувствую этого месива: нейросеть повреждена, внутренние датчики ослепли, сигнала нет. То, что я чувствую – уцелевшие узлы – заставляет отключить вокодер, чтобы не стонать вслух. И я стенаю внутрь собственного металла. Из рабочих инструментов только левый манипулятор; пальцы скребут бетон, оставляя борозды.
Обращаюсь вовне, анализирую местность: стекла, камни, арматура, затухающий огонь лижет обломки. Здесь холодно, темно, начинает падать снег. Такое не на любой планете увидишь – этот снег. Летит прямо в оптические датчики. Холод пробирается внутрь, в раны, но так даже лучше: успокаивает опаленные механизмы вместо системы охлаждения. Скоро внутри меня воцарится зима, как и снаружи.
Мне ничего не остается, кроме как наблюдать за полетом кристаллов. Их так много и все они подчинены силе, порождающей симметричное движение сотен крохотных белых джетов. Мне кажется, так летят Искры в колодце Оллспарка - сотни сознаний в центрифуге перерождения.
В цветовом поле тепловизора новое пятно, оно движется. Я наблюдаю, как недалеко от меня из-под обломков вылезает человек. Вижу эмблему Альянса. Кто бы оценил эту иронию... Автоботы воображали, что нанесут ущерб Империи, а зацепили своих. Должно быть, этот не успел эвакуироваться.
Кроме нас двоих больше на стылом полигоне никого.
Человек замечает меня: мои оптические датчики для него как маяки. Сильный ветер сбивает его с ног, он запинается о трещины в бетоне, хватается за куски вздыбленных плит, пытаясь добраться до меня. Наконец подходит к правому манипулятору, безвольно лежащему на земле; я не могу им двигать, и кажется, что кто-то просто бросил рядом со мной бесполезную роторную пушку. Человек садится, поглаживая согнутую в локте руку. Белый костюм покрыт красными пятнами.
Человек не боится меня. Он думает, что я один из автоботов, потому что мои линзы голубые. Я не ношу инсигний, это простейшая маскировка для глупцов, вроде него. Как еще можно назвать расу, которая выбирает союзников по цвету оптики?
У меня нет желания прикончить его, лень даже шевелить уцелевшими пальцами. Он жалок, как и я. Я жалок не потому, что разрушен, а потому что допустил разрушение. Таковы законы Империи: моя миссия – билет в один конец, но я мог бы проявить больше проворства и успеть до того, как лаборатории накрыл огонь. Впрочем, это не важно. Я не шлю сигналов о помощи, иначе не отмыться от позора. Мое место займет другой честный солдат, поэтому я спокоен.
Человек осматривает мои повреждения, качает головой и устраивается у моего плеча. Бронепластина точит, как щит, и прячет его от ветра. Я непроизвольно отключаюсь.
На резервных мощностях прихожу в себя, понимаю, что меня занесло снегом, как и его. Цветное пятнышко сообщает, что человек жив.
Он пытается подняться на ноги и бормочет, что должен двигаться. Он смахивает невесомый снег с моего манипулятора и фейсплета и не перестает разговаривать, я вижу белые облачка пара изо рта. Подбадривает меня и просит дождаться помощи. Только поддержки от низших рас мне не хватало.
Некоторое время мы молчим, наблюдая за тем, как всё вокруг исчезает в серо-белой мгле.
– Я десептикон, – говорю я наконец на интерлингве, чтобы он мог услышать.
– Это не имеет значения.
Я едва сдерживаюсь, чтобы не вступить с ним в спор. Как можно не видеть разницу между автоботом и десептиконом? Немыслимо. Но холод целует в камеру Искры, и у меня нет желания продолжать разговор.
Человек, наоборот, долго рассказывал, что собирается делать, когда нас спасут и он вернется на Землю, затем привалился к моей руке и наконец-то умолк. Следующие несколько декациклов я слушал только ветер и смотрел, как падают кристаллы.
Автоботы не явятся сюда, чтобы не светиться лишний раз. Даже если бомбардировщики идут без опознавательных знаков – любой дурак догадается, что это автоботские корабли. Они скорее пришлют для контроля какую-нибудь "серую" бригаду, которая и подведет черту.
Однако меня спасли. Не десептиконы, а наемники с «Обливиона», решившие, что могут чем-нибудь поживиться на зачищенном секторе.
Человек так и не очнулся.
