Солнечные лучи пробивались сквозь жалюзи, расчерчивая кухню. Деревянные стены, светлая мебель, пыль, посуда в мойке. Чахлое растение на столе доживало свой срок. За домом не особенно следили: когда не знаешь, насколько задержишься, нет нужды беспокоиться о порядке.
Тарелки подпрыгнули и задребезжали, пивная бутылка покатилась по столу, и Кейд едва успел ее перехватить.
– Умеешь ты незаметно подкрадываться, – побормотал он, когда Оптимус, нарушив гулкими шагами ленивую тишину этого одинокого места, подошел к дому – на кухне сразу потемнело.
Кейд вышел на крыльцо. Стрекотали цикады, ветер трепал листья, но прохлады не приносил, зеленый покров полей простирался до горизонта.
– Тебя долго не было.
Оптимус его беспокоил. Глухая маска делала автобота совершенно неприступным.
– Мне надо было о многом подумать, а я привык делать это на колесах. Я провел в пути целый день, пытался понять, что держит меня здесь, кроме мести. Там, – Оптимус кивнул куда-то в оранжевое вечернее небо, – есть тысячи миров, о которых вы, люди, не имеете ни малейшего представления. Тысячи мест в бесконечной Вселенной, где можно начать все сначала. И может быть, одно из них станет нашим домом вместо Кибертрона. Я устал, Кейд Йегер, и ваша планета мне смертельно надоела.
Кейд провел рукой по перилам, чешуйки краски разлетались под пальцами:
– Ты прав, я действительно ничего не знаю о других мирах. Но я тебя ждал, и рад, что ты вернулся. Даже если ты сделал это, чтобы попрощаться.
Прайм грузно сел, расставив ноги. Кейд, сойдя со ступеней, опустился рядом:
– Знаешь,в детстве я мечтал о роботе, с которым можно было бы дружить. Некоторые дети так делают. И потом даже сам стал мастерить всякие механизмы. А знаешь почему? Потому что мне хотелось иметь по-настоящему надежного друга, с которым не разлучат ни время, ни деньги. Которому плевать на мои счета и которого не волнует, что думают обо мне другие. Ему можно просто рассказать о своей жизни, ведь она всегда сложнее и труднее, чем хочется, но робот тебя не осудит. Он просто слушает и молчит, – Кейд выдергивал травинки, не глядя на Прайма.
– Он принимает тебя таким, какой ты есть, даже если ты неудачник и не в состоянии оплатить аренду... И так получилось, что теперь ты – мой робот, понимаешь? – Кейд вскочил и начал беспокойно мерить шагами расстояние от одной ноги Оптимуса до другой, – Пусть это глупо, но я хочу просто так сидеть с тобой во дворе вечером, болтать о чем-нибудь, жарить хот-доги... Мы раньше все время так делали с Тессой, но теперь у нее свои друзья и другие интересы. И я хочу спросить: может, твои миры подождут немного?
Оптимус преградил ему путь манипулятором:
– Я не знаю, что такое хот-доги, Кейд. Я поклялся оберегать тебя и твою семью. Честь превыше всего. Но я вернулся не только из-за долга. Я проехал много миль в самых мрачных мыслях, прежде чем понял, что бросил тебя здесь одного. А ты всегда защищал меня, хотя твой корпус так уязвим.
Ты не знаешь, но многие из нас привыкли считать, что Прайм – это главное оружие, последний рубеж обороны; что когда дело всерьез пахнет гарью, положиться можно только на него, потому что он придет и все исправит, не может не прийти. Вот что значит быть Праймом – оказаться последней преградой на пути хаоса. И у меня нет выбора, потому что дальше – только смерть. И нет никого, кто спас бы самого Прайма, когда он стоит на пороге вечности. Мои автоботы уничтожены, потому что я не смог отвести их гибель. Но ты... ты встал между мной и моей смертью. Вот каков ты на самом деле, Кейд Йегер. Ты – последний рубеж моей обороны. И моя Искра сжимается от счастья, когда я думаю об этом.
Я вернулся, чтобы сказать: война продолжается. Но в моей армии теперь только я и ты.
Только зарегистрированные участники
могут голосовать
