Оккультная академия.
– Так почему вы не сопроводили его ко мне в таком случае? – стараясь быть сдержанным, нарочито медленно говорил Леннокс, в упор смотря на миловидную блондинку-секретаршу; та хитро на него поглядывала и виновато улыбалась. Ох, не нравилась вся эта ситуация майору!
– Да вот мы решили вас не беспокоить... знаете, как он буянил? К тому же, пьяный был... сами знаете, что в нетрезвом виде сюда никому нельзя, – тихо проговорила, склоняя голову то вправо, то влево. – Он много чего делал, майор, вы даже себе не представляете!.. – глаза вновь зажглись лукавым блеском. Уильям хлопнул себя по лбу, чувствуя, что сейчас придётся краснеть за мальчишку, но, решив знать в этой истории исключительно всё, сделал знак девушке продолжить свою мысль. Та, оживлённая, взялась за это дело с двойной радостью:
– Ох, вы не представляете, майор, даже представить не можете, что было там, внизу! – скороговоркой полилась её звонкая речь. – Вроде бы, парень известен был когда-то заслугами, что сделал для своей страны, но теперь его просто не узнать – вёл себя как самый последний прощелыга. Впрочем, он жутко пьян и это можно понять, но всё-таки: кто вламывается в пьяном виде на секретный военный объект и начинает дебоширить? Ему удалось каким-то чудесным образом или уболтать, или уложить (что уже пахнет уголовщиной) охрану и пройти в само здание, как-то выйдя сухим после многочисленных проверок! Верно говорят, что пьяному море по колено.
– Или у вас защита не столь действенная, – угрюмо буркнул Уильям, скрестив руки на груди и исподлобья поглядывая на блондинку; если честно, он уже был не в восторге. – Ну, а дальше что, Кейт? Рассказывайте!
– Он ворвался в холл на первом этаже и стал громко просить провести его к... вам! Да-да, он так и кричал, что хочет срочно поговорить с майором Ленноксом! – утвердительно кивая, говорила девушка, видя неверие в лице Уильяма. – Естественно, даже будь он в здравом виде, его бы с трудом кто провёл к вам – все знают, что с трёх до пяти вы очень заняты, – а в пьяном виде его тем более никто и слушать не хотел: повязали по рукам и ногам и сдали в полицию как нарушителя правопорядка. Впрочем, прежде чем машина с мигалками приехала за ним, он успел натворить ещё кучу всего... – тут улыбка секретарши стала настолько хитрой и двусмысленной, что мужчине уже не хотелось слышать что-либо ещё об инциденте. Но он решил, что дослушает всю правду; об этом знают уже наверняка все, а косые и насмешливые взгляды в его сторону куда хуже без нормального объяснения им.
– И что сделал... Сэм? – Имя как-то больно резануло слух, особенно из собственных уст – несколько месяцев он не общался с парнишкой. Но, вероятно, никто из них не страдал отсутствием друг друга в своих жизнях, ведь они не были даже друзьями, просто знакомыми, которых пару раз сплотила в одну команду высшая цель – спасти мир. И всё. Как обычно, когда занавес опускается, герои снимают свои плащи и заживают самой что ни на есть обыкновенной жизнью, заводят семью и новых друзей, совсем забывая про свою бывшую команду; нет, всё же в какой-то низкой степени эта разлука волновала Уильяма – привязывался он легко, – но волновала как-то так несильно, фоном, ведь, кроме этого, у него были свои личные проблемы и обязанности. Уитвики в них явно не входил. Теперь, после его неожиданного и слишком резкого напоминания о себе, мужчина вдруг, кажется, и сам всё понял: может, и стоит с ним поговорить. Правда, о чём? Да и не была ли сегодняшняя выходка пробуждённым от алкоголя воспоминанием о том, как он пытался также проникнуть на базу, но его не впускали? Короче, оставалось лишь слушать девчонку и делать выводы.
– Парень достал откуда-то мел (или с собой принёс) и начал почти что на каждой стене и на каждой ровной поверхности писать некоторые фразы... Плюс ко всему этому он разгромил весь холл, перевернул все стулья и столы, разбил вазы, редкую посуду, стоящую там, кинул чем-то тяжёлым в люстру и тем самым заставил её половину обрушиться на пол, на охранника, неудачно оказавшегося под ней. – Леннокс взвыл – ещё не хватало, чтобы дело запахло криминалом.
– Надеюсь, он жив...
– Жив, майор, не переживайте! – наивно рассмеялась. – Вы так волнуетесь за Сэма! Боитесь, что попадёт за решётку?
– Ну, он молод, ему жить нужно, а не за свои пьяные глупости в тюрьме сидеть... – обмахиваясь первым попавшим под руку документом, спокойно выдохнул Уильям, покачивая головой и уже раздумывая, как поступать теперь.
– Нет-нет, такого уж точно не будет. Охранника лишь чуть оцарапало, так что парень попал только под статью нарушения порядка. – Девушка пожала плечами. – Его, кстати, увезли минут пять назад...
– Ну почему, почему же вы не сообщили об этом сразу мне?.. Всё-таки, как никак, это мой знакомый! – раздосадованно воскликнул Леннокс, поморщившись. Кейт странно на него посмотрела и для приличия виновато понурила голову.
– Что тут теперь поделать, майор, за вас боялись... никто не хотел вас тревожить... – специально тихо и провинившимся голосом лепетала секретарша. Уильям тяжко вздохнул, упёр руки в бока, глубоко задумался, а девушке больше ничего не сказал – всё же она не виновата. Просто не сообразила...
– Впрочем, не переживайте: вы сможете его забрать после работы! – живенько предложила она. – Вы вызволите его. Думаю, что у вас получится уговорить охранников...
– Да, с этим разберусь!.. Господи, что же с ним случилось-то? – Он присел на свой стул почти что без сил и запустил пальцы в волосы, до боли сжимая их в кулаке. – И ещё напился! Ну совсем на него не похоже...
– Да-да, я помню, вроде бы он был нормальным пацаном. Что такое с ним? Впрочем, не менее странными были и его слова. Ну, исключая мат, естественно. – Кейт смутилась, как смущаются все приличные девушки, когда дело касается чего-то не очень цензурного в разговорах с важными лицами. Уильям убито глянул на неё и всем своим несчастным, но любопытным видом показал, что требует пояснения. Девушка вновь затараторила.
– Он кричал и писал на стенах, что любит вас. Да-да, так и было: «Леннокс, я люблю тебя!» Мне кажется, он ваш фанат. Ну, там была ещё кой-какая неприличная надпись... впрочем, там мат и не слишком уважительное отношение к вашей семье.
– Что? – резко вскинулся майор, вскочив со стула и гневным взглядом сверкнув в сторону говорившей, будто это она дебоширила внизу. Кейт вздрогнула и попятилась назад; как известно, семья для Леннокса – тема драгоценная и неприкосновенная. И он действительно готов за неё поубивать всё и вся. И даже парнишку, который некогда помог ему...
– Не горячитесь, майор, прошу вас! Ну что взять с него, с пьяного? Все мы говорим под таким состоянием жуткие, ужасные вещи! – уговаривала его девушка. Уильям теперь яростно метался по кабинету из стороны в сторону и изредка бросал на неё не слишком приятные взгляды. Сам по себе Леннокс был добрым малым, но если разбудить в нём зверя – увы, холодная расчётливость почти что убийцы будет в нём быстро прогрессировать. Когда он злился, то злость это была самой ясной и чёткой – ни с чем спутать было нельзя.
– Нет, я, конечно, понимаю, что пьяный, не понимал, всё такое... но, когда мы начинаем говорить что-то в пьянстве, мы лишь приумножаем то, что есть в самом деле! Понимаешь, Кейт? – спросил, стремительно взглянув на неё. – Это значит!.. До черта это значит, между прочим! – сделал три круга по кабинету и вновь с шумом плюхнулся в кресло, ломая пальцы и невидящим взглядом смотря перед собой – его переполняли эмоции, это точно. – Ладно с этим «я тебя люблю» – глупость какая-то, ей-богу! Ну, давно не виделись, когда-то может и были знакомыми; соскучился или его резко покинули все друзья – решил обратиться ко мне; с этим ладно, бог с ним, пустяки! Это понять в какой-то степени можно. Но вот его слова о моей семье... прямо так и говорил? – уставившись на Кейт, спросил майор. Та поспешно закивала, стоя в стороне и стараясь не мешать мужчине выпускать пар.
– Не только говорил, но и писал, причём матом. Может, он с ума сошёл? – тут же предположила девушка, хмыкнув. Уильям жестом отмёл этот вариант.
– Нет-нет, это всё не то!... Если он это чувствовал до... впрочем, ладно, – вдруг прервал свою мысль майор, встряхнув головой и будто бы опомнившись. – Ладно, ничего, просто пьяный был... наверное, можно и простить. Ведь слишком пьяный был?
– Просто в стельку! Но двигался на удивление резво и скоро.
– Вот, значит можно... ладно, идите, Кейт! После работы заеду за ним, заберу... не сидеть же ему там две недели? Или сколько там нынче сидят? – девушка хотела ответить, но Уильям жестом приказал ей уйти. Как только дверь захлопнулась, он вскочил с места и стал ходить по комнате ещё более взволнованный, чем прежде. Это с виду могло показаться, что он всё решил – по-хорошему-то всё в голове жуть как перемешалось. Актуальный вопрос на сегодня так и оставался нерешённым: почему Сэм напился и ни с того ни с сего вспомнил его? Ну, ладно, может, первая часть не его ума дело – мало ли, какие личные обстоятельства заставили, с кем не бывает, – но второе его волновало сильнее и сильнее с каждой минутой. К тому же, Леннокс не мог унять злость за такое оскорбление своей семье и подумал, что первым делом не постесняется, а хорошенько врежет парнишке. Ибо нужно знать границы, в самом-то деле! И пьянство для майора – явно не оправдание. Короче, этим вечером он не испытывал (как ему казалось) ничего положительного к Сэму – только разочарование, гнев, порицание. Но вот только мужчина упустил из виду одно маленькое «но»: тогда от какого чувства пошла его инициатива потратить личное время и забрать Уитвики из отдела полиции? От чувства долга? Навряд ли! И это, если честно, ещё больше раздражало Леннокса, хотя он и был уверен, что всё здесь просто.
Как оказалось, не совсем.
Три часа сна сделали с Сэмом своё: он заметно отошёл от буйства, пьяная дымка из головы улетучилась, сознание прояснилось, хотя и не до конца. Его грубо кинули за решётку, и он сам не помнил, как добрался до ближайшей скамейки и заснул блаженным сном; впрочем, из сегодняшнего он не помнил многого. Когда Уитвики очухался, был уже девятый час; в камере было темно, лишь свет из коридора кое-как разбавлял эту безрадостную картину; где-то в глубине слышались вздохи, тяжёлый храп и сиплый шёпот. Сэм, повернувшись на спину, поморщился и тут же вспомнил, что тут он не один; пахло сигаретным дымом, крепким алкоголем и потом – этот весь прекрасный букет ароматов ударил в нос парню, даже голова пошла кругом. Уитвики точно не помнил, как здесь оказался, помнил только, что набедокурил, причём конкретно. Но что делал и каким образом дошёл до камеры – не знал и предполагать не мог. Голова раскалывалась с каждой минутой всё сильнее, тошнота подступала к горлу; в общем, было нехорошо и хотелось сдохнуть; парень поздравил себя с похмельем. Он аккуратно провёл ладонью по лицу, ощутив пару ссадин на лбу; ещё болели кисти рук и живот – видимо, там были синяки. «Хорошенько ж я влип, получается!» – усмехнулся про себя Сэм и постарался разлепить глаза ещё шире. Впрочем, они сейчас ему мало были нужны – всё равно впереди лишь отчего-то блестящий влагой тёмный потолок, на котором играли блики далеко висящей лампы из коридора, и внизу – полосатый от теней прутьев пол. Парень лежал в самом далёком и тёмном углу, так что увидеть его не представлялось возможным; если честно, ему теперь было бы неприятно, если бы его кто-нибудь увидел здесь... да хоть даже те самые сокамерники – всё равно прирождённый стыд застыл в его душе нерушимой глыбой.
Да, раньше он был приличным мальчиком. Прикрыв глаза, Сэм усмехнулся. А теперь ему хотелось пить, домой и спать. И ещё ему хотелось никогда в жизни не знать, что такое похмелье и какие невероятные штуки можно натворить во время пьянства. Честно говоря, сейчас Уитвики не особо помнил, какое такое событие вынудило его опрокинуть тройку лишних стаканчиков; но, наверное, нынче это не имело смысла. Куда актуальнее была проблема следующая: как ему попасть домой? Отсиживаться здесь неделю или больше не вариант; позвонить Карли и сознаться, слёзно попросив о помощи? Парню как будто что-то в голову ударило: нет, только не ей. У него было плохое предчувствие, а это значит, что за сегодня они успели либо поссориться, либо даже расстаться. На душе было скверно от этих мыслей, но не так, как обыденно, а как-то скверно-пофигистично. Или просто сейчас было наплевать? Сэм хмыкнул и постарался сесть, но не смог и вновь откинулся на скамейку. Только сейчас он понял, как затекло тело. «Н-да, всё же я зря поссорился с Карли...» – ему стало не по себе от этих мыслей, но он понял, что в тот момент думал, исходя лишь из практических соображений. Да, жизнь действительно стала бесцветной. По крайней мере, так сейчас казалось.
Вскоре Уитвики удалось сесть; потирая глаза, он думал, что с ним будет. На самом деле, этот вопрос был не единственным. Например, его сильно интересовало то, чем он занимался во время своего буйства. Очень-очень интересовало. Вдруг чего личное рассказал? Или вслух крикнул пароль от своего электронного ящика?.. Сэм горько усмехнулся и покачал головой: не о том он нынче думал, не о том...
Парень чутко прислушивался к каждому звуку вне камеры, а к постоянному шёпоту, сморканию и кашлю он привык. Если уж кто-то проходил мимо, то вообще впивался взглядом, как в нечто необыкновенное; но ходили редко, да и то это был один и тот же человек – охранник. В конце концов Уитвики устал и отчаялся. Уже готовый вновь уснуть с горя, он где-то в начале того самого длинного коридора услыхал шум – кто-то с кем-то разговаривал. Один голос показался знакомым, впрочем, это могло оказаться лишь бреднями воспалённого рассудка, поэтому Сэм, недолго думая, повалился на скамью вновь. Только-только он начал дремать, как дверь в камеру стала скрипуче открываться; недовольно приоткрыв глаза, чтобы увидеть, кто стал причиной его пробуждения, он приметил около входа двух людей – один был охранником точно, а второй... нет, было не разглядеть. Уитвики лениво закрыл глаз и, устроившись поудобнее, вдруг услышал:
– Так позовите, я не знаю, где именно он может лежать!
– Чёрт!.. – сдавленное, чёткое, быстрое, наполненное той самой нетерпеливостью, что свойственна в такой концентрации лишь людям, привыкшим к постоянному риску и движению. Сэм вздрогнул и неожиданно быстро присел; сердце глухо забилось, даже дыхание как-то спёрло. Да, вот этот человек был совсем нежданным в его теперешней жизни!
– Майор Леннокс? – прозвучало как-то слишком пискляво и жалобно; после Сэм даже выругал себя за такой стрёмный голос.
– Сэм? Пойдём со мной... – Парень вскочил со скамейки и вышел на свет; мужчина окинул его быстрым взглядом и поспешно отвернулся, направляясь к выходу. Уитвики ощутил себя неуютно – явно понял, что его безрассудство коснулось и майора... только каким образом и в какой степени? Вопрос более чем актуальный.
– Значит, вы его забираете? – лениво промямлил охранник около камеры; Уильям, проходя мимо него, мелко кивнул. Сэм, следуя за своим спасителем, был терзаем многими вопросами и предположениями – ему казалось, что он наверняка сделал Ленноксу что-то не очень хорошее. В неразговорчивости мужчины он видел угрюмость и раздражённость в его сторону; отсюда Уитвики и делал вывод, что крупно (или не крупно) насолил ему. Он судорожно думал об этом, перебирая ворохи памяти, и шёл за майором по узкому коридору, уткнувшись взглядом в его джинсовую куртку. «И что говорить в таком случае? Чёрт, я ведь никогда в жизни после пьянки не общался с людьми, которым что-то сделал!.. Впрочем, я никогда и не пил... ну, что ж, всё бывает впервые!» – усмехнувшись своему заключению, столь беззаботному для данной ситуации, Уитвики вместе с Ленноксом вышел на улицу и глубоко и жадно вдохнул в себя прохладный воздух, наслаждаясь им после отвратительного смрада общей камеры. Солнце недавно село, но небо ещё не успело полностью покрыться тёмной синевой – на нём блистали пока что лишь светлые тёплые тона, особенно около горизонта; Сэм любил смотреть в сторону запада вечером, именно после захода солнца – тогда его полоска окрашивалась в яркий красный, и это казалось ему удивительным. И сейчас, несмотря на высотки вокруг, он смог уловить краешек неба в той стороне: это было сколь необычно, столь и грустно – солнце этими бледными лучиками будто ещё напоминало о своём присутствии, о той красочной жизни, что творилась во время него; миг – и его уже нет. И всё быстротечно покрывается мраком. Это, считал Сэм, когда-нибудь должно было произойти в жизни каждого; и поистине будет счастлив тот, кого встретит это солнце на закате лишь в старости! И уж совсем бедолагой окажется совсем ещё молодой... но, увы, никто не застрахован. Даже он сам, беспечный и весёлый человек по имени Сэм Уитвики.
– Сэм, я попросил, чтобы Бамблби отвёз тебя до дома. Сам даже не пытайся рулить, а то мало ли... – Парнишка перевёл взгляд на Уильяма – он невесело усмехнулся, обернувшись к нему и засунув руки в карманы. – Дома тебя ждёт Карли. Она очень волновалась: ты не был дома четыре дня. Так что возвращайся. Вот... – майор замолк и, стараясь не смотреть на Сэма, побрёл в сторону жёлтого Камаро; Уитвики поплёлся за ним, с ужасом переваривая названную Ленноксом цифру. Четыре, мать его, дня! Да, наверное, серьёзный разговор ожидает его с Карли... Парень сплюнул, выругался и, прежде чем спуститься со ступеней крыльца отдела полиции, ещё раз глянул на розоватую полоску на горизонте. В такие моменты жизнь казалась прекрасной и весёлой, но стоило лишь вспомнить о предстоящем... как-то мгновенно неприятно передёргивало.
Сэм оказался рядом с со своей машиной; Бамблби приветствовал его миганием. Парень как-то виновато посмотрел на него и горько усмехнулся – машина издала глухой звук; кажется, Би увидел его раскаяние и, вероятно, простил. Впрочем, старый верный друг просто не мог не понять его.
– Ладно, короче!.. – бросил вдруг Уильям, махнув на него рукой и полуотвернувшись. – Езжай давай! Отоспись как следует...
– Уильям, послушай... – неожиданно перебил его Сэм, сделав два шага ему навстречу; до него только после дошло, что он впервые назвал мужчину по имени. Леннокс удивлённо, малость нехотя обернулся, в глаза старался ему не смотреть, будто это было ему неприятно. Уитвики в одну секунду и оробел и осмелел, а после всё-таки выдал:
– Уильям, послушай... возможно, я тебя чем-то обидел, если во время моего, ну... бессознательного состояния я встретился вдруг с тобой... поэтому извини, если что не так! – парень пожал плечами, неловко улыбнулся, побаиваясь глядеть на майора, но всё равно глядел на него, ибо ему была интересна его реакция. На секунду в глазах Леннокса будто что-то вспыхнуло, но в следующее мгновение мужчина вновь взял себя в руки и беспристрастно ответил:
– Да ничего страшного, Сэм. В любом случае ты был не в себе... всякое бывает! Но уж лучше, пожалуйста, такого не повторяй. А то мало ли... – сухо проговорил Уильям, кинув на него взгляд исподлобья. Тут-то Уитвики и передёрнуло; хрена с два значило его «ничего страшного»! Кажется, обиду затаил, просто из-за приличия говорить вслух не хочет... Холодок пробежал по телу парнишки – впервые ему выяснять значения своих действий, причём оскорбительных, – и сам он начал судорожно перебирать в памяти нужные для такого случая слова. Хотя случай его был ух каким неоднозначным...
– А не мог бы ты... ну, если не сложно, рассказать всё-таки, что я говорил и делал, когда был пьяным? – выпалил на одном дыхании Сэм, весь сжавшись и чувствуя себя признавшейся в любви школьницей. Леннокс смерил его насмешливым взглядом, хмыкнул и покачал головой. Теперь и сам парень понял всю глупость вопроса и ситуации; хотя когда такое не было глупым и безнадёжным?
– Впрочем, на удивление, ты не сделал ничего такого...
– Ага! И потому попал в полицию... Уильям, расскажи. Пожалуйста, – уже исходя из глубокого любопытства, просил Уитвики, засунув руки в карманы и изображая саму развязность, впрочем, жутко напускную. Майор окинул его быстрым взглядом и вздохнул, вновь принявшись рассматривать машину за нежеланием глядеть ему в глаза; а Сэм уже давно знал, что пропасть между ними вырыта огромная и провести мост через неё – дело более чем невозможное.
– Нет, действительно ничего серьёзного! – равнодушно покачал головой. – Меня шибко не обидел. Да даже если и говорил чего такого... ты же был пьян! А пьяному в голову может взбрести любая чушь, абсолютно! – Уитвики вздрогнул, наблюдая изменения в лице мужчины: тот явно утаивал что-то, заговаривая самое главное общими фразами. От этого становилось и страшно, и неприятно; впрочем, в своей жизни Сэм не привык бояться, поэтому по большей части ему было жутко интересно узнать о произошедшем и жутко неприятно видеть отмалчивание в ответ.
– Уильям, скажи же наконец, что именно я говорил? Я хочу знать всё! Почему я не могу узнать? Разве это что-то слишком... неприличное? – парень не удержался и подошёл ближе к майору; по лицу того можно было прочитать активную и тяжёлую внутреннюю борьбу. Это остановило Сэма в паре шагах от него, словно какой-то невидимый щит, стена не давали пройти дальше; помолчав мгновение и собравшись с мыслями, Леннокс вдруг неожиданно принял самую беззаботную позу и, даже как-то насмешливо на него глядя (теперь уже не сводя глаз), небрежно заговорил:
– Ну, того, что ты делал во все прошлые три дня, я сказать, уж прости, не могу. – «Издевается...» – думал парень, начиная злиться и ненавидеть эту равнодушную манеру речи. – И даже случившееся сегодня знаю только понаслышке. Короче, дело обстояло так: ты ввалился ко мне на военный объект, уж не знаю как, но ты сумел чудесным образом обмануть охрану. Потом ты оказался в холле на первом этаже и там стал буянить. Кричал, писал на стенах что-то, хотел, как рассказывают, поговорить со мной, что уж вообще странно, так что последнее, наверное, лишь лживые слухи... Ну, вот и всё. Плюс ещё поразбивал чашки, попереворачивал столы и стулья и нечаянно ранил охранника осколком, в общем, не слишком серьёзно. За тобой потом приехала полиция и забрала. Всё.
– А что я говорил... в смысле кричал? – напряжённо спросил парень, ощущая вставший ком где-то посреди горла. Ох уж ему не нравилось это странное поведение майора! Он, хотя в жизни не обладал хорошей интуицией, теперь явственно чувствовал, что мужчина что-то знает. И, по каким-то неясным причинам, очень не хочет говорить. Сэм этого не понимал: уж лучше бы Уильям сказал всё как есть, а уж он сам разберётся, как этой информацией распорядится. Попросит прощение, возместит ущерб, да хоть что; лишь бы не это тугое молчание. Настолько тугое, что, казалось, они с майором друг друга никогда и не знали. По крайней мере, задумчивое и немного угрюмое лицо Леннокса говорило об этом; нахмурив брови и сдвинув их на переносице, он вздохнул, поправил куртку, посмотрел сначала в сторону, а потом на него, сделав это так нехотя, что, казалось, будто ему было в прямом смысле больно смотреть на парня. Как на сварку – глаза резко начинало колоть; также было и с ним. Но, собравшись с запутанными мыслями, мужчина покачал головой и негромко процедил сквозь зубы:
– Это неважно, Сэм... я и не помню уже. Мне говорили много чего, но да как тут разберёшь, что правда, а что людской вымысел? – «Скрывает, скрывает!..» – сгорая от нетерпения, подумал Уитвики и сделал те пару стремительных шагов, что отделяли его от собеседника. Уильям не вздрогнул от неожиданности, но как-то тяжело на него посмотрел, словно знал наперёд эту дешёвую комедию, но жутко не хотел её превращения в жизнь. Его вечно живые глаза отчего-то теперь стали стеклянными.
– Знаешь, всякие слухи имеют под собой пускай и нетвёрдую, прозрачную, но всё-таки почву. Скажи мне, ну что это тебе стоит? По крайней мере, я буду знать, за что мне быть в ответе перед тобой... ну, или перед кем другим, – требовательно настаивал парень, уже вконец уставший от недомолвок и теперь умоляюще поглядывающий на Леннокса. Он бы взял его за грудки и встряхнул как следует или заставил иным способом говорить, но всё же майор был куда сильнее его, и... просто совесть не позволяла.
– Ладно, чёрт с тобой, Уитвики! – воскликнул Уильям, потирая лоб и силясь не смотреть в глаза собеседнику. – Я не хотел говорить, дабы не давать тебе повода лишний раз волноваться или задумываться о чём-то совсем лишнем, но... так и быть. Твоё желание вполне справедливо, соглашусь, – неопределённо хмыкнул, усмехнулся и пригладил коротко стриженные волосы; если раньше выражение его лица было задумчивым и даже обречённым, то теперь выражало какой-то слишком искусственный холод, который создают для того, чтобы отвлечься и якобы убедить себя в некоторой лжи. Хотя равнодушие всегда и во всякой ситуации было и есть универсальное средство...
– Ты, видимо, выпил очень много чего-то крепкого, поэтому, по рассказам моей секретарши и остальных работников, находившихся в холле, истошно кричал и писал на стенах, что любишь меня. И ненавидишь мою семью. – Беспристрастно взглянул на него и усмехнулся, покачав головой. – Но я тебя не виню, Сэм. Можешь не извиняться. С кем не бывает! Просто впредь будь осторожнее с алкоголем... – легонько похлопал по плечу; только вот парню от этого стало явно не легче – слова ведь прозвучали смертным приговором для него. И если бы это только была выделенная прикраса!.. Так нет: всё голимая правда. Уитвики растерялся, на секунду ему показалось, что это происходит не с ним и не сейчас, а будто он смотрит фильм с каким-то дурачком в главной роли и из кресла усмехается его закрутившейся в крепкий узел контрастной жизни. Только вот как бы Сэм ни старался абстрагироваться, всё равно факт оставался фактом: тем дураком был он сам. И понимание того, в какую дрянь он впутался, услыхав свои слова, сказанные в пьяном бреду, явно не сделает его дальнейшую жизнь легче. Парень, хоть и казался беззаботным, в действительности же любил подумать над своими действиями, понять, что откуда возникло и почему так пошло; именно поэтому отмазка «я был пьяным» в данном случае никак не могла спасти его.
– Вот как... – нервно усмехнувшись, негромко заметил Уитвики и судорожно старался остановить свой взгляд на каком-нибудь предмете, но кадры менялись каждую секунду: соседний дом, лицо Леннокса, жёлтая полоска парка, лицо Леннокса, змейка серой бетонной дороги, вившейся внизу, опять лицо Леннокса, только уже посерьезневшее, пока ещё ясное небо над головой, и снова те же самые светлые глаза впереди, выражающие какое-то опасение. Уильям жадно ожидал его ответа; по-хорошему, кроме «вот как», Сэм и не знал, что говорить. А что можно было так сходу сказать человеку, которому буквально пару часов назад признавался в любви на людях, к тому же, до этого ничего подобного не ощущал? Парень потерялся в рое вопросов, нахлынувших на него, как журналисты на наскандалившую своим поступком звезду. Но говорить нужно было; свежий ветерок, подувший с востока, заставил его поёжиться и вспомнить о настоящей ситуации.
– Ну... прости, Уильям, да... Если вдруг обидел чем. А я ведь обидел... – лепетал бездумно и на автомате; конечно, не стыд, но какая-то неловкость стала проявляться в его голосе и движениях. И Уитвики прекрасно об этом знал; нет-нет, самообладание было не его фишкой, просто это вообще единственное, что он мог знать на тот момент.
– Забудь, Сэм! – помотав головой в стороны, почти что добродушно и даже с лёгкой искренней улыбкой на губах произнёс Леннокс. – Я же говорю: такое может быть со всеми. Никто не застрахован от абсурда со своей стороны. Так что и ты... прошу тебя, только не думай об этом. Не заморачивайся. И поезжай уже к Карли, я обещал ей, что ты будешь доставлен ровно в девять домой, а сейчас половина десятого. Поспеши! – развернулся; Сэму показалось, что он как будто облегчённо выдохнул. Мужчина быстро зашагал по тротуару, бросив через плечо:
– До встречи! – Уитвики не помнил, что ответил вслед. Не помнил, как сел в машину и больно, до крупного синяка в пол-лба, ударился головой о руль, взвыв и вцепившись пальцами в кресло. Помнил только, что первые две минуты Бамблби не трогался с места; друг поймёт всегда, это Сэм осознал как никогда.
Парень откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза и сделал глубокий вдох. Главное в таком деле – не поддаться панике. Остальное, по идее, должно прийти само собой, с успокоением. Да, должно... Но почему-то не приходило.
Не было сейчас, по скромному мнению Сэма, ничего глупее в мире, чем его душевное состояние. Это было сколь глупо и печально, столь банально и отвратительно; чем больше Уитвики говорил, что ему всё равно, чем больше утверждал, что плевать хотел на свою бредовую пьяную речь, тем сильнее въедалось в него самого глубокое сомнение и тем хлеще взбалтывался осадок каких-то прошлых чувств и размышлений. Он не хотел, но неосознанно старался понять себя самого в тот момент; да-да, парень силился верить Ленноксу и его навряд ли правдивым успокоениям, но всё-таки не мог не внедриться в саму суть основания, в сам вопрос и в сами причины своих безрассудных действий. Ведь каждое безрассудство на чём-то всё же закреплено, чем-то ведь всё же подпитывается и как-то всё же существует. К тому же, признание, согласитесь, не такая дешёвая вещь, как ненависть, – ею разбрасываться бы Уитвики не стал. Хотя до сих пор разбрасывался безбожно; но теперь-то, искренно считал, что не всё так.
Если Сэм решал, что это неправда, что его собственные слова есть плод глупости и стоит внять советам Уильяма, то мгновенно ощущал себя неуютно: так мы себя чувствуем, когда до конца не можем решить какой-то важный вопрос. Ему казалось, что, ставя на нём насильно «закончен», он становится будто бы писателем, который остановился на середине своей книге и отдал редактору; публика схавает, а вот душа начинает гнить от невыраженного в хоть какую-нибудь форму. Однако, если пойти на поводу у себя и на секунду представить, что он, Сэм Уитвики, действительно каким-то фантастическим образом влюбился в мужчину, то... становилось жутко. Жутко и неприятно до тошноты в горле; «Какого хрена?» – в таком случае вопрос очень справедливый. Парень даже вывел стадии принятия такого чувства; стадии, может, неверные и до тошноты банальные, но всё-таки собственного производства. В возникнувшей ситуации это единственный повод для гордости. А шло это так, считая от начала: дикое отрицание, потом прослойка непонимания, ярость, гнев на себя, и снова непонимание, котёл безумного смеха и безумных мыслей, опять жуткое непонимание, усугубившееся безумством, и, наконец, нерешительное соглашение – непонимание тут сменяется полным осознанием дела, оттого согласие и становится устойчивым; врать себе – хуже всего, поэтому Сэм не врал. Но в итоге, узрев саму суть дела и поняв, что он конкретно был более чем трезв сегодня, хотя физически это не так, Уитвики стало тягостно знать и осознавать происходящее. Куда лучше в тот момент показалось ему безумие и неведение! А как теперь спать с этим знанием?
Парень откинул голову назад, убирая со вспотевшего лба пряди волос; машина неловко сдвинулась с места и не быстро стала двигаться по шоссе, будто пребывая в том же самом меланхолическом настроении, что и её хозяин. Сэм же тихо смеялся над собой, изредка покачивая головой; со стороны могло показаться, что он сумасшедший.
Ничего в его жизни не было настолько унизительно и неприятно, как это; а вы говорите – любовь легка и воздушна! Тогда, считал Уитвики, его собственная любовь обречена на пожизненное заключение в сырых тюремных камерах (во сто раз хуже его сегодняшней) с тяжеленными кандалами и путами вокруг себя; как в лучших номерах какого-нибудь замка Иф! И он не шутил уже, будто бы специально всё преувеличивая; сейчас он говорил всё, основываясь на правде и на внутренних ощущениях. Глупо, конечно, ему, парню, слушать своё сердце, когда такое дело должен разрешить рассудок, но, как и всегда бывает в таких случаях, мы упорно отказываемся от консультации с разумом, избегая этого чистосердечного высказывания. Впрочем, его маленькую проблемку ничто уже не могло решить: всё было до ужаса понятно и банально.
– Господи, и что я буду рассказывать своим детям и внукам? Как в пьяном угаре признался мужику и потом понял, что люблю его? Думается мне, что дети наивно меня спросят: а ты случайно не тот герой из однотипных бульварных романов, где вся правда начинает изливаться только после бутылочки крепкого? И я отвечу, что да. Потому что, мать его, это так!.. Чёрт возьми, это правда! – Сэм всплеснул руками, хотя не так активно – сейчас его эмоциональность была надуманной. – Представь, Би, твой друг скрывал от тебя кое-что... Он гей! Да-да! Даже разрешаю тебе трансформироваться и выбросить меня вот в эту реку. – Парень нервно кивнул головой в сторону речки, над которой они сейчас ехали. – Хотя даже это было бы желательно! Может, охлажусь... Ну нет, ты представляешь?..
Машина недовольно стала дёргаться в разные стороны, силясь привести его в чувство; Уитвики действительно примолк. Но примолк – не значит прекратил свою мысль; в голове он прокручивал всё, что когда-либо было связано с ним и майором Ленноксом, но в итоге ни к какому выводу не пришёл. Случившееся казалось ему пришедшим стихийно – в прошлом предпосылок к этому он не находил, – хотя парень не переставал уверенно считать, что на пьяную голову эти слова вспорхнули с самых глубин его поросший мхом души. Мхом, в смысле чем-то обыденным, вроде бы мягким, но жутко обманчивым; теперь он понял, что считал своё прошлое (даже приход трансформеров) настоящей, полной приключений жизнью, а на самом деле это была ночь. Ночь, глубокая и безответная, как та, которая сейчас настанет. С пониманием того абсурда, который оказался правдой, солнце его жизни будто бы только-только затеплилось на горизонте; значит ли это, что самое трудное и неприятное впереди и есть настоящая жизнь? То есть жизнь это несчастье? То ли ещё будет, раз только рассвет! Да, будет много чего; а Сэму уже было не по себе.
Он бы и отказался от всего этого, обратно зарыв в своей душе отрытый клад, да только, увидев блестящую правду, уже невозможно было её забыть. Уитвики мог бы и отодвинуть свою неожиданную любовь, похоронив её под толщей каждодневного секса с Карли и будто бы крепких отношений, но... ничто ещё так не очищало и не одухотворяло его, как это чувство. Это чувство сладкое, запретное, противное, вообще не к месту в его жизни, но такое чистое и даже в какой-то степени невинное, что даже блевать хотелось от его чистоты! Короче, ужасно. Пользуясь случаем, Сэм передавал привет всем геям, ещё не признавшимся в своих чувствах избранником. И никогда не признающимся; ибо это уж слишком.
«Банально... – прикрыв ладонью лицо и потирая виски, думал парень. – Ещё и Бамблби какую-то ересь выдал... Зашибись денёк!»
– Би, послушай... – осторожно начал Сэм, осёкшись, – ты, вероятно, многого не понял из того, что я сказал, но... я буду рад, если ты не отвернёшься от меня. – Панель игриво замигала, и стало понятно всё без слов. – Спасибо. Но, знаешь, я хочу тебе кое-что всё-таки пояснить. Может быть, мои чувства и покажутся какой-то ложью... – произносил парень осторожно, пробуя слова на вкус и правду – на ощупь, – покажутся чем-то притянутым за уши и, конечно, банальным, но я никак не вру, если ты хочешь знать. Поначалу я и сам запутался. А потом решил точно: я и правда люблю Леннокса. И я, понимаешь, решил это не потому, что в пьяном угаре сказал такое, а потому, что, подумав об этом, я ощутил, как на душе потеплело... такое бывает редко, поверь. Мне стыдно, это точно. Стыдно перед всеми, даже перед Карли. Видишь мою слабость? Я стыжусь своей любви, а это удел отпетых слабаков... – негромко говорил Уитвики, глядя в окно на темнеющее небо, прямоугольники башен, зажигающиеся огни и видимость жизни и ощущая себя будто на исповеди. – Даже этих слов стыжусь, хотя и бесконечно тебе доверяю. Я понял, кому доверять можно – только автоботам. Вы не совсем люди в душе, и это, пожалуй, ваш плюс... Понимаешь? Мне стыдно! Стыдно того, каким образом я понял свои чувства. И правда, на первый взгляд может показаться, как всё просто и избито; но я считаю, что просто бред говорить во время пьянства невозможно; если только это не правда о тебе самом или о других. В моём случае это точно так. – Машина остановилась на светофоре. – Би, я хочу, чтобы ты знал это, хотя ты и можешь во мне сильно разочароваться. Твой выбор. Лично я в себе уже давно разочаровался... сил нет совсем, сегодняшний день их будто высосал. Пустота на душе. Разве это называется настоящей жизнью, Би? О таком меня не предупреждали...
Сэм вконец сконфузился – ему казалось, что чем больше он говорил, тем более запутывал Бамблби; автобот, и так шокированный столь смелым нетрадиционным признанием, наверняка сейчас думал о том, какой же его друг идиот – по крайней мере, так считал Уитвики, полностью умолкший минут на пять. Наконец на панели, где высвечивалось обычно название радиостанции, вдруг появилась бегущая строка: «Будь увереннее, Сэм! В тебе слишком много «но». Просто действуй! И не бойся услыхать отказ или порицание в ответ – это твоя жизнь. И, не пойдя на заведомо погибельный абсурд, ты просто пожалеешь об этом через пятьдесят лет. Ты сам так говорил. Я верю в тебя.»
Слова легли бальзамом на душу; парень едва проговорил сдавленное «спасибо», глупо улыбаясь и понимая, что значит найти в жизни друга, хотя, может, и лишиться всего остального. И, кажется, понемногу он начинал лишаться этого всего; осталось только признаться и вконец разрушить все мосты, связующие его и майора. Сэм усмехнулся: никогда толком не понимал этого выражения. Ведь, если мосты обрушились, можно добраться на лодке, если нет лодки – то хоть вплавь. Но ведь можно! В любом случае есть выход, если того захотеть...
Уитвики слегка воодушевился; слова автобота действовали как спиртное – ободряли и приумножали смелость, а робость наоборот уменьшали. Он уткнулся взглядом за окно, с каким-то тупым вниманием разглядывая пролетающие мимо объекты и совсем не разбирая, что есть что; назойливые мысли не отпускали его, как и навязчивая мысль. Мысль сделать жизнь ещё ярче... заставить солнце встать в зенит. И плевать, что обыкновенно после расцвета сразу идёт упадок; кажется, вся жизнь и строится на том, чтобы устроить на высшем уровне теперешнее мгновение, последствия которого в таком случае – незначительный элемент.
– Ты, вероятно, скажешь, что я глупец, но... что мне делать дальше, Би? Окей, с горем пополам я признал это, окей, теперь я понимаю, что где-то с сегодняшнего момента моя жизнь только-только приняла настоящий вид, это всё ясно... а дальше, дальше-то что? Прости, конечно, что так рьяно требую ответа, но мне в действительности больше не с кем поделиться. Для людей это заведомо странно и низко... – горько усмехнулся, наблюдая, как Бамблби резко свернул с главной улицы на боковую – его даже круто отнесло в сторону. – Кстати, ты сегодня едешь по новому маршруту что ли? Если мне не изменяет память, то это улица как-то слишком далека от дома...
«Всё под контролем. Не обращай внимания», – гласила бегущая строка. – «Лучше подумай, что будешь делать...» Сэм активно замотал головой, потом закрыл лицо руками и выдохнул.
– Не знаю, Би, что тут можно сделать... вообще без понятия! Фигня это всё какая-то непонятная, видишь? У меня впервые нет хоть какого-нибудь плана! – невесело усмехнулся и потёр пальцами переносицу. – Сегодня самый отвратительный день из всех, что когда-либо у меня были, понимаешь? Я и так сбит с толку, а ведь ещё нужно что-то делать! К тому же я не понимаю, зачем делать что-либо уже сегодня? Разве мне мало?
«Если хочешь устроить всё в один день и не мучиться неделю, то я тебе расскажу свой простой и лаконичный план...»
– Господи, мне уже страшно от твоих слов о простоте и лаконичности! – вздохнул Уитвики, немного растерявшись. «О, тебе как никому стыдно бояться, Сэм! Ты, который спасал Землю и был втянут в самый очаг смертельной битвы, боишься просто выслушать мой план! Глупо, Сэм, глупо...»
– Слушай, я уже готов вновь бросаться в огонь и воду, лишь бы сейчас просто взять и заснуть и ничего не делать. А на завтра, к примеру, проснуться, уже будучи по самое основание втянутым в какую-нибудь передрягу. И снова спасать чьи-то жизни... Я готов на любой опасный экшн, лишь бы только не окунаться с головой в повседневность!
«Твоей мечте, к небольшому счастью, пока не суждено сбыться. Ты мужчина и обязан вести себя соответствующе. И никакие праздные мысли о войне тебя не спасут; знаешь, при хорошем пытливом уме и довольно приличной силе каждый из нас боец. Да только ценность не в этом, а в том, как мы себя ведём в обычной жизни – вот тут-то многие заслуженные воины и накалываются. Поэтому, если не хочешь тяжко вздыхать неделю или две или до бесконечности, действуй сегодня! У вас, людей, даже пословица есть такая: не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня. И я искренно не понимаю, почему вы не пользуетесь такой мудростью...»
– Ладно, Би, уболтал... чёрт с тобой, говори! – чувствуя напряжение во всём своём теле, нервно выдал Сэм, облокотившись на дверь и посматривая на мелькающий город. Пару минут автобот не писал ничего, а после выдал: «Ну, раз ты согласен, значит, я обязан рассказать тебе о том, что придумал буквально за несколько секунд, проанализировав возникшую ситуацию. Не обвиняй меня раньше времени в банальности и в прямолинейности – в моих словах девяносто процентов будет разумного решения. Короче, Сэм... Признайся! И желательно сегодня, как можно быстрее. Раз уж день прошёл под знаком абсурда, то почему ночь не может быть такой же? Не мучь себя, Сэм, признайся...»
– Господи, ты понимаешь, что несёшь? – негромко, даже как-то вяло, будто бы лишь для некого нужного антуража в данной ситуации произнёс Уитвики. – Как мы теперь его найдём?
«Ого, вот видишь, ты уже начинаешь интересоваться практической стороной вопроса! Значит, с планом согласен...»
– В смысле как согласен? Я такого не говорил, Би! Это вообще бред какой-то, если честно! Ты бы ещё получше что придумал!
«А лучше ничего и нет... Сэм, коли ты вляпался в это, тебе уже не отвертеться. Я знаю, чего ты сейчас боишься: глупости ситуации. Ты считаешь, будто признание – это что-то из разряда фантастики. Но оно тесно связано с твоими чувствами. А разве твои чувства выдуманы и нереальны? Верно, нет! Получается, и признание тоже...»
– Великая сила логики! Нам бы такую... – угрюмо отвечал парень, скрестив руки на груди. «А если где-то глубоко в душе ты боишься отказа, то это, конечно, справедливая фобия, но глупая. Ты сам подписался на такое. Может быть, нам, автоботам, и неизвестно такое чувство, но мы хорошенько изучили все его аспекты. Вероятно, наука в таком деле – вещь относительная, но всё же некоторым пунктам хочется верить... И ты мне верь, Сэм. Согласись, что не хочешь получить отказ. Но в твоей любви уже навряд ли будет что-то позитивное – а уж тем более отдача! Это даже не приносит внутреннее удовлетворение – душа будто разваливается от всех этих гнусных мыслей! Не мои слова, книжные. Но ведь я правильно говорю?» Уитвики мелко кивнул, сглатывая. «Вот... видишь, не всё подвластно хаосу.» Некоторое время Бамблби ехал, ничего не отправляя; парень же раздумывал над смыслом его слов и вообще над тем, что ему предстоит сделать. И предстоит ли?.. С таким-то другом точно предстоит, решил Сэм. Через некоторое время панель вновь замигала. «Признайся!» – эта фраза держалась где-то минуты две, пока Уитвики решался. Сначала в его голове преобладало разумное, которое говорило своё степенное «нет»; но вскоре его место заняло старое доброе безумие, громко выкрикнувшее «да», одобряющим эхом отозвавшееся в его сердце.
Сэм порешил, что уже нечего терять. «Да», – твёрдо ответил он, и Би, поняв всё без объяснений, разогнался ещё быстрее. Уитвики осознал, что, скрыв свои частью глупые и ординарные слова, он сделает свою жизнь только хуже; уж пусть Леннокс уничтожит его прямо там, на месте – словами или действиями, неважно, – но тогда парень почувствует, что прожил не зря, что вот она – его реальная жизнь, наполненная чем-то весьма грустным и безрадостным, зато таким ярким! К тому же, тот малый процент, что Уильям ответит согласием, ещё теплился в его душе; все мы люди и все мы надеемся на лучшее. Всегда думаем, что мы – исключение. Ну, уж пускай будет так, чем иначе – изредка самообман нужен.
Уитвики не обращал внимания, куда выруливал Бамблби, хотя ему казалось, что сегодня день не мог закончиться без Леннокса; пускай Би отчаянно молчал, но парень-то чувствовал, что автобот отъезжал от дома всё дальше и дальше. Усмехнувшись, Сэм спросил:
– Мы к Уильяму? – «Да, едем. Я знаю его адрес; судя по моим расчётам, до дома он ещё навряд ли успел дойти. У тебя есть все шансы закончить этот день весело.»
– Ага, куда уж веселее! – пробурчал парень, вздыхая. На смену волнению пришёл глубокий пофигизм; Уитвики даже не думал, что скажет мужчине, что сделает и как посмотрит – всё произойдёт, как обычно, стихийно. Он снова решил импровизировать, потому что не любил чётко выверенных фраз и планов.
«Через пять минут будем на месте. Надеюсь, ты не такой зануда, чтобы прокручивать в голове всё, что скажешь ему.» Сэм улыбнулся и кивнул.
– Уитвики, ты сам знаешь, неисправим: порассуждать любит, а вот когда дело касается решительных действий... никаких планов, что ты! Как пойдёт. – Би в ответ глухо зарычал, как бы выражая этим смех – парень научился распознавать такие мелкие детали. В последующие минут пять автобот ничего не писал – видимо, решил оставить парнишку наедине со своими мыслями. Их всё-таки стоило собрать в какую-никакую кучку – совсем уж бредить Сэм не хотел, и так в последние четыре дня наговорил невесть чего!
Как это и бывает, пять минут пролетели быстро; за окном далеко впереди уже виднелась знакомая джинсовая куртка. Уитвики судорожно выдохнул и провёл рукой по лбу – горячий. Он уж мало чего понимал сегодня, поэтому не знал точно, какую галиматью выскажет Ленноксу, но раз день начался сумасбродством, значит, к вечеру его нужно закончить и тем самым закрыть своё дело. Он чувствовал, что вот прямо сейчас, сидя в машине и на максимальных скоростях приближаясь к объекту своей неожиданной любви, он по-настоящему жив. Солнце его жизни уже без пяти минут было в зените; и только Уильяму решать, остановить ли этот момент или оставить всё как есть, дав солнцу продолжить свой путь к закату. К закату и бесконечной ночи.
Машина бесшумно затормозила в метрах двадцати от Леннокса; на панели ярким загорелись слова «Вперёд! Удачи.» Сэм, вздохнув и мысленно поблагодарив Би за все его сегодняшние заботы и помощь, выскочил на свежий воздух; майор быстрым шагом становился всё дальше и дальше от него. Вот теперь, когда до важного решения его жизни оставалось всего каких-нибудь пару минут и пятьдесят шагов, стало труднее дышать, и вполне естественное чувство страха развилось до небывалых высот. Но парень отмахнулся от всего этого: уже поздно что-либо решать. Всё уже давно решено. Он побежал, стараясь не смотреть на приближающегося Уильяма; под ногами сверкал серовато-светлый асфальт, вокруг, будто в каком отдалении, бибикали машины, говорили люди, звонили телефоны; стало уж совсем темно, и фонари зажигались постепенно всюду. Уитвики заметил номер ближайшего дома, чтобы потом когда-нибудь вспоминать то место, в котором он признался в своей, кажется, далеко не первой, но очень странной любви. Странной и необычной настолько, что аж захватывало дыхание! Леннокс в пяти шагах; Сэм остановился и не смел приближаться к нему дальше. Набрав побольше воздуха в лёгкие, он позвал:
– Уильям, постой... те, – парень уже сконфузился, совсем растерявшись, как нужно обращаться к майору. Леннокс прошёл пару шагов и только тогда остановился, потом резко развернулся и вопросительно глянул; резкость и чёткость в его движениях была какой-то чисто военной. Так же, как и прямолинейность. Мужчина хоть и был удивлён, но стало ясно, что ненамного: лишь чуть-чуть нахмурился и окинул его тяжким взглядом. Уитвики сразу понял, что видеть его не рады; может, майор чувствовал, что продолжение сей истории быть счастливым явно не может – он знал, когда нужно прощаться, и попрощался вовремя. А это в его планы не должно было входить.
– Сэм, как ты тут?.. Впрочем, неважно, говори, что хотел... – мужчина развернулся к нему полностью и серьёзно глянул. Парень остановился ровно в двух шагах и только сейчас осознал, что, возможно, Леннокс-то и знает наперёд все его будущие слова... знает, но молчит намеренно, дабы не дать лишнего повода. Но, увы, Уильям его уже давно дал.
– Ты разве не удивлён? – ещё тяжко дыша после быстрого бега, беззаботно спросил Сэм и постарался улыбнуться; вышло плохо, а майор лишь неопределённо хмыкнул, становясь с каждой минутой всё угрюмее.
– Нет, – короткое, ёмкое, заставившее Уитвики неприятно вздрогнуть. Не столько от смысла, сколько от интонации. Парень почесал затылок, по-дурацки усмехнулся и неловко пожал плечами.
– Вот как... послушай, Уильям! – добавил неожиданно, громко; не хотел смотреть на Леннокса, но всё-таки глаза поднял, хотя, признаться, было довольно тяжело смотреть в практически равнодушные и никак не откликающиеся каким-нибудь чувством карие глаза. Впервые этот, казалось бы, тёплый оттенок отдавал ледяным. Но Сэм понял, что поворачивать назад поздно; этот день нужно закончить безумно. А после либо прекратить безумие, либо продолжить его, только уже в небольшой степени.
– Послушай, да... знаешь, я предполагаю, что после моего вопроса ты можешь меня убить, но всё-таки спрошу. Я уже ничего не боюсь, – горько усмехнулся. – Потому что в моём случае нет того, что можно назвать хорошим или плохим; я и так уже в полной жопе. Но, Уильям, а что... а что, если те мои слова были правдой? Если бы и правда... – голос дрогнул, дальнейшее произнёс шёпотом, к тому же рядом проехала гулко дребезжащая машина, заглушившая, кажется, всё что только возможно, – Если бы и правда я тебя любил? Точнее, люблю, ну, или как там... короче, надеюсь, ты понял. – Уитвики не заметил, как нервно стал дёргать край кофты; речь под конец стала непонятной и торопливой, взгляд упал с Леннокса на асфальт; не хотелось смотреть на него, раньше времени наблюдать реакцию и считывать ответ. Пускай на одну секунду, но парень почувствует в себе то сладкое ожидание, приправленное вечной верой в лучшее. Вывел его из транса тяжкий вздох, но даже тогда Сэм не взглянул на майора.
– Послушай, Сэм... – прокашлявшись, начал мужчина, скрестив руки на груди и изредка покачивая головой, – Я все эти года знал тебя как хорошего разумного парня. Поверь, тебе этот бред не мог прийти в голову; ты просто о нём слишком задумался и, в силу своего юного возраста, развил в себе такую странную мысль. Но я тебе говорю, что это не правда, – сказал чётко, уверенно, голосом, не требующих возражений. – Пьяными мы не только в любви своему полу признаёмся, а ещё и целоваться полезть можем – увы, у каждого человека своя реакция на алкоголь. И ведь ничего, никто об этом после не задумывается... Так что и ты перестань говорить глупости, Сэм. У тебя есть любимая девушка. Вы, кажется, счастливы как никто другой. А у меня есть горячо мной обожаемая семья. Сэм, у нас нет никаких пересечений. К тому же, я не из таких... – добавил в конце, будто вспомнив. Уитвики проглатывал каждое слово; нет, он не был удивлён, но самолюбие явно пострадало. Ведь хотелось, как и всегда, взаимности, нежности, рассыпания в признаниях; хотя, конечно, такой итог был ожидаем. Парень медленно приподнял голову и посмотрел на Леннокса: взгляд, кажется, чего-то побаивающийся, но всё же в остальном очень холодный пронизывал его насквозь.
– То есть ты считаешь это бредом? – Отчаяние всегда имеет дерзкий, почти вызывающий характер. Особенно отчаяние уязвлённого человека...
– Да.
– А что, если я скажу, что обо всём хорошо подумал и понял, что до сего момента я не жил и не любил по-настоящему, лишь сейчас, в данную минуту, живу и существую, а на сердце моём самая крупная и самая абсурдная любовь моей жизни? Что тогда? Что, если у меня во всю жизнь самое действительное происходило и принималось лишь в неординарных ситуациях, а не после многочасовых размышлений? Что, если... пьяный угар не причина минутного увлечения, а следствие давней глубокой любви? – Уитвики рассыпался в вопросах, горячась с каждой секундой. Ему хотелось задавить Леннокса если не качеством своих слов, то хотя бы их количеством и исключительной непонятностью. Но глаза майора были по-прежнему ледяными; ладони непроизвольно задрожали, уже забыв про кофту.
– Даже если так, Сэм, даже если ты любишь по-настоящему... всё равно нет. Это слишком, – покачал головой. – К тому же, это со стороны выглядит довольно странно и не укладывается у меня в голове, чтобы на пьяную голову слова были искренними и обдуманными... Прости, Сэм. Но чудес в жизни не бывает. И я тебе и правда не могу ответить ничем хорошим и положительным. Мне кажется, тебе следует одуматься, взглянуть на свою жизнь по-другому и понять, что у тебя есть те, кто тебя любит. Подумай о своей будущей семье... Короче, не зацикливайся на этой мысли. Она засасывает в свою пучину и не отпускает. И всё-таки попомни моё мнение: я чувствую, что любовь эту всю ты надумал. Даже если и не надумал, то... прости, ты знаешь мой ответ. Ты мне хороший знакомый, но о таком я даже и подумать не мог. – Уитвики не помнил, как жёстко и неприятно врезались эти слова в его изнеженное сердце; помнил только, что в тот момент подул сильный ветер и стало будто на тон темнее; кажется, и солнце его жизни скрылось за дождевыми тучами. Нет, оно пока не закатилось, но уже беспрепятственно двигалось к этому. Парень усмехнулся, запрокинул голову вверх, а потом и вовсе разразился безумным нервным смехом; Уильям настороженно на него поглядывал, побаиваясь, не сошёл ли он с ума. Через пару мгновений Сэм резко замолчал, опасливо посмотрел на Леннокса и, будто вспомнив всю нынешнюю ситуацию, мигом успокоился.
– Значит, ты не?.. – решил сделать последнюю попытку; это выглядело более чем жалко. Майор коротко кивнул. Уитвики опустил голову; горькая улыбка не сходила с его губ как напоминание о прошлом Сэме, которого сменил в те минуты новый – какой-то более серьёзный и печальный. Видимо, и правда человека могут научить не года, а порой всего лишь жалкие минуты...
– Ну, Уильям, хотя бы не воспринимай мои слова как горячечный бред. Я действительно... люблю тебя. Просто знай, – говорил сдавленным шёпотом, чувствуя комок отчаяния и крик безысходности, застрявшие в горле.
– Ты знаешь мой тебе совет, – ответил со вздохом.
– Знаю. Прости. Можешь даже не думать об этом. Просто знай. И я приношу тебе искренние извинения, если чем-то обидел тебя или твою семью... они замечательные люди. Да, ещё раз прости... Ну, бывай. Удачи... – говорил, делая робкие шаги назад и ежесекундно заглядывая в глаза Уильяму, силясь найти там что-то такое, за что можно зацепиться и найти повод остаться, доказывая никому ненужные истины. Но в тех до боли любимых и обыкновенно добрых глазах ледники не таяли, тепло не излучалось и никаких иных чувств, кроме лёгкой жалости, не было. «Хорошо научился скрывать чувства!» Если, правда, скрывал... Уже в спину Уитвики прилетело вполне доброжелательное, но для него равносильное выстрелу или удару «До встречи, Сэм!» Нет, ещё одной встречи он не потерпит. Не будет никакого завтра! Уже ничего не будет. Парень бежал, нёсся до своей машины, не чувствуя ног, рук, головы, а ощущая лишь свою развороченную и вывернутую всеми органами наизнанку душу и забитое сердце. Нет, в его жизни правда не было ничего такого: всегда любовь доставалась с более или менее несерьёзными трудностями. Ему всегда казалось, что любить взаимно – самое простое и часто встречающееся событие в мире. Он любил девушек – девушки любили его. Но здесь он не усёк один факт... нынешним объектом любви был мужчина. А отсюда шло множество проблем и недопониманий; не думайте, Уитвики это отдалённо знал и понимал, но знал и понимал так, как мы, обычные граждане, обыкновенно знаем и понимаем о войне: да, это жутко, да, это плохо, да, это страшно, но как именно жутко, плохо и страшно, мы так и не узнаем, пока не попробуем на своей шкуре. И вот тогда настанет гряда разочарований... у Сэма она уже наступила.
Что и говорить, ощущение было такое, словно в душу плюнули. Парень, слыша свист в ушах от бега, наконец рванул на себя ручку и прыжком забрался в кресло, истошно крикнув «Вперёд, Би, чего же ты тормозишь?» Дверью он шандарахнул так, что звонко задребезжали стёкла, и Би откликнулся недовольным рычанием. Ему хотелось уехать отсюда как можно скорее; Сэм старался не поднимать глаз на тротуар, но всё-таки мельком глянул: джинсовая куртка была уже далеко впереди. Нет, он не ненавидел Леннокса. Он по-прежнему его любил и, ему казалось, осознал и открыл своё чувство именно сейчас даже больше, чем в те минуты своего позора. Но всё-таки его изнеженная, разбалованная и привыкшая всегда к взаимности душа сейчас едва отходила от произошедшего; Леннокс как никто другой ударил по его самолюбию, но, наверное, это был нужный удар. Так обыкновенно спускают с небес на землю. А Уитвики и не знал... Впрочем, даже так он не мог испытывать ни одной отрицательной эмоции по отношению к мужчине. Ведь с его стороны это самый лучший исход событий; ему не на что жаловаться. Разглядывая серые, закрывшие ещё блистающий горизонт дома, Сэм безумно улыбался, иногда мелко хохотал и покачивал головой; могло показаться, что он душевнобольной. Парень был рад оказаться и им, лишь бы забыть раз и навсегда этот позор своей жизни.
– Би, это было ужасно!.. – прошептал Сэм, потирая лоб и жмуря глаза, будто испытывая стыд за себя прошлого. Через несколько секунд на панели появилась надпись: «Верно, глупо спрашивать, как именно всё было...»
– К тому же, ты сам видел... нет! Сегодня я опозорился так, как никогда не позорился! Это ужасно, Би, ужасно... – говорил тихо, сдавленно, убито; но мужская гордость не позволяла показать слабину или выплеснуть отрицательные эмоции. Уитвики не мог поступать так, понимая, что ещё может спасти свою утонувшую в дерьме гордость. Хотя нужно ли её спасать? Не безвозвратно ли она там утеряна?..
Сэм хотел позабыть, но да нужны ли слова, чтобы описать ту муть, которая с ним происходила и из-за которой он явно не мог этого сделать? Он чувствовал себя впервые так уничтожено; хотелось выть, вспоминая, что его слова не растопили тот гадкий лёд в глазах Уильяма, а ведь через пару минут он войдёт в свой дом и улыбнётся домочадцам так светло, посмотрит так тепло... Парень жутко завидовал, отчасти, хотя и не без ощутимого греха на душе, теперь понимая, почему по пьяни высказывал к ним такое отношение. Подумав об этом, Уитвики в следующую же секунду жестоко отбросил эту мысль; он стал противен себе ещё больше. Нет, с ним вовсе не было того состояния, называемого муками безответной любви и отвергнутого сердца; нет, он просто чувствовал, что та жизнь, которую он открыл в себе во время признания, реальна, остра на вкус, резко ощутима, но теперь она, увы, уходит на убыль. Парень сладостно вспоминал тот зенит: он ясно тогда ощущал себя, ощущал адреналин в крови, абсурдные мысли в мозгу, безумные слова и идеи на языке и бесконечное чувство свободы и чего-то реально происходящего здесь, сейчас. Тогда он понял, что не просто прожигал жизнь, как все свои прошлые двадцать с лишним лет; он осознал, что это был пик его жизни, самый острый момент, самая яркая любовь и самые незабываемые ощущения. Но лишь Леннокс мог решить, продлить ли этот момент до бесконечности или же дать солнцу естественно опуститься за горизонт. Впрочем, другого его решения и быть не могло...
Сэм помнил, как дрожали его руки, как жутко пересохло во рту, как глаза бешено стреляли в его сторону, как душа вся вытянулась в струнку, как впервые... впервые с его губ слетало что-то истинное, правдивое, исполненное настоящей любовью. Он знал, что глупо, знал, что бесполезно, знал, что упал в глазах Уильяма низко, но под страхом смерти бы не отказался от того, что его любовь не есть плод слишком углублённых размышлений о содеянном в пьяном виде. Никогда. Уитвики открыл окно и ощутил на себе порывистый холодный ветер; во время признания хотелось такого же.
И, вроде бы, он уже не мальчишка, чтобы с вожделением вспоминать о себе и об избраннике в тот момент и томно вздыхать, но всё-таки воспоминания не отпускали его, оставшись ядовитым пятном в душе. Сэм решил, что будет видеться с Ленноксом как можно реже. Так будет лучше – вот так говорят в подобных ситуациях, верно? Парень выбрал традиционный, даже в чём-то банальный путь, лишь бы больше не вскрывать слишком болезненную рану на сердце. «Боже, даже здесь я эгоист!..» – усмехнувшись, заметил он, кивая головой и рассматривая расплывающиеся в его голове и никак не сосредоточивающиеся в одну форму разноцветные предметы за окном. Аптека, название улицы, парк, куча пешеходов, мигание светофора, собака, светодиодные табло, огромные торговые центры, мосты, закаты, высотные дома, клочок неба, вновь река, ухоженная полянка; поворот на узкую улицу, знакомые очертания шикарного, но никому ненужного здания, светлые занавески, припаркованная машина дорогой марки, так и не выученной Уитвики, девушка рядом со входом – стройная, красивая, должна быть любимой, но...
У Сэма всё смешалось в голове, пока они подъезжали к дому. Би зачем-то замедлился и, кажется, не только оттого, что максимальная скорость здесь была сорок; он, видимо, всё понял без слов. Хотя, конечно, может, в его искре людские отношения и их треволнения могут не укладываться, но какое-то понимание он об этом явно имел. И даже автобот в те минуты понял, что солнце жизни Сэма теперь двигалось к закату; к какому-то слишком глупому и банальному названию – к названию «моральная смерть». Но нет: так слишком пафосно и исключительно бессмысленно! Всё-таки куда лучше закат... Но, ощущая, что автомобиль потихоньку останавливается около дома, у парня перед выходом всё же пронеслось в голове: «Я точно умираю. Уже безвозвратно».
Уитвики не помнил, что было дальше: ссоры, разборки, перемывание косточек. Но всё-таки он, видимо, это как-то устроил; по крайней мере, Сэм судил об этом по тому, что сейчас Карли, прижавшись к нему, мирно и тихо посапывала на его плече. Значит, помирились. Только вот Уитвики было впервые всё равно. Лежа рядом со своей любимой девушкой, он неотступно думал об Уильяме. Думал о нём, вспоминал свои дурацкие слова, вспоминал ту ситуацию, теперь казавшуюся ему до тошноты банальной, надуманной, спесивой, ужасной, предсказуемой и вообще какой-то слишком сухой, бесчувственной, особенно в словах и выражениях! Ему казалось, что он не и сказал и десяти процентов того, что хотел; а что сказал – так сделал это неумело. Вообще это всё было настолько нелепо, дико и пусто, что Уитвики теперь понимал причину, по которой Леннокс мог ему отказать, даже что-то испытывая. Хотя одно в сегодняшнем его позоре было точно правильным, искренним и как никогда сильным – его любовь. Но кому теперь это нужно? Верно, что никому.
Сэм приобнял Карли и вздохнул; на минуту он постарался последовать совету Уильяму, но тут же бросил эту затею – его блевать тянуло от представления того, что он опять как ни в чём ни бывало полюбит лежащую рядом девушку. «Вот здесь, майор Леннокс, вы оказались неправы...» Да, здесь он глубоко ошибся, приняв неожиданно брошенные слова за сильное заблуждение.
В эту ночь Уитвики спал неспокойно. Как и в последующие (подставить нужную цифру) сот ночей; и снился ему всегда один и тот же, продолжающийся из сна в сон кадр: солнце постепенно клонится к закату. Не было видно порой, изменилось ли что-то с предыдущего сна, но, чувствовал Сэм, солнце всё-таки каждый раз, на какую-то долю миллиметра, но сдвигалось. Медленно, но верно жизнь шла к закату; краски её пока ещё не начали темнеть, но обязательно начнут, как только до горизонта останется пару сантиметров – тогда только успевай сличать, что обесцветилось, а что ещё можно прихоронить как напоминание о той яркой безбашенной жизни. Жизни в одно мгновение.
