Оно все-таки упало. И даже непонятно было, кто виноват на этот раз. В условиях активно ведущихся боевых действий действительно нельзя было уследить за тем, чей неловкий манипулятор разрушил несущую стену у одной из построек органических. Собственно, он даже не понял, в какой момент оптические датчики стали совершенно бесполезны, а вокруг поднялись столбы пыли, осколков штукатурки и битого стекла.
Надрывный крик – «Командир!» -, звуки выстрелов и чьей-то ругани – все постепенно скрывалось, глушилось беспощадным обвалом высотки. Слишком ничтожный вес, чтобы реально причинить вред любому трансформеру, но вот повалившиеся откуда-то сверху острые куски металлической арматуры могли серьезно навредить, попади они в цель.
Сдавленно ругнувшись сквозь зубы Мегатрон рефлекторно поднял манипуляторы вверх, прикрывая голову. С его броней в этом не было острой необходимости, даже вполне внушительные обломки не оставляли на броне лидера существенных вмятин. И все же лучше было переждать. Сделать унизительную, недостойную повелителя десептиконской армии паузу во время сражения. А если говорить честно – то просто признать, что жалкое подобие кибертронских небоскребов поймало его, могучего гладиатора, в свой мусорный плен. Воздухозаборники заработали с перебоем, поглощая вместе с воздухом кучу мелкого шлака – это заставляло Мегатрона морщиться и выражаться еще крепче. Когда он выберется, а это был вопрос нескольких минут, в течение которых закончится обвал, не поздоровится не только врагам…

Непозволительная роскошь – задуматься, ослабить на миг внимание, опустить манипуляторы и попытаться прочистить вентсистемы. И только какое-то глубинное, не раз спасавшее Мегатрона из самых безнадежных ситуаций чутье, заставило десептикона резко поднять голову. Чтобы увидеть собственный дезактив.

Огромная, острая по краям балка стремительно падала, подгоняемая силой притяжения. В процессоре внезапно стало кристально ясно. Возможная точка попадания: шейные магистрали. Возможность уклонения: нулевая. Слишком большая скорость. А еще то, в чем Мегатрон никогда и никому не признается – парализующий ужас. Он не был готов умереть вот так, среди обломков земного здания, как последний дрон!
«Старскрим будет очень задорно танцевать на этой груде шлака» - последняя мысль перед тем, как он позорно притушил оптику. Именно сейчас, когда рядом не было никого, он мог позволить себе проявить последнюю слабость.

Боли не было. Как и не последовало сообщений о разорванных шейных кабелях, расплавки проводки или утечки энергона. Просто был легкий удар в грудную пластину, внезапная потеря равновесия и Прайм. Ненавистный Оптимус Прайм, в боевой маске и с запыленной оптикой, каким-то невероятный образом буквально вдавливал его в гору нападавшего мусора.
На миг все стихло. Только нервно шуршали вентсистемы двух врагов, под завяз забитые мелкой пылью. Никто не отводил взгляд, но и сказать было нечего. По крайней мере, Мегатрону. Он был жив. И жив благодаря своему злейшему врагу. Врагу, который невероятным образом нашел его среди этого хаоса. Врагу, которого он готов был уничтожить бесчисленное множество раз. Вот шлак!
На искре стало на редкость мерзко. Он не любил быть должником, никогда не просил помощи, всегда зная, что цена за нее слишком высока. Какая могла быть цель у автобота?!

Он уже собирался озвучить эту мысль вслух, правда, в куда более жестких выражениях, но вдруг почувствовал, что на грудную платину что-то капнуло. И еще, а затем и еще раз.
- Прайм, что ты?.. – и осекся, почти с ужасом увидев злополучную балку. В жалких сантиметрах от камеры искры. Праймовской камеры искры. Кусок железа прошел сквозь плечевой сустав и спину, острым концом выпирая свозь разбитые стекла кабины на груди.
Наверное, лидер автоботов не смог поразить его сильнее, даже если бы просто сейчас собственноручно пристрелил его, наплевав на спасение. Медленно, словно бы отказываясь признать поражение – непонимание, катастрофическое непонимание! – он снова встретился с Праймом взглядом.
- Почему? – неожиданно тихо спросил Мегатрон, - ты мог просто вытащить корпус… Шлак, да тебя бы прославляли на всю Галактику!
«Почему? Почему?!»

Вместо ответа Прайм с тихим щелчком открыл лицо. Защитная маска аккуратно скользнула в пазы, обнажая неожиданно мягкие, спокойные черты. Даже сейчас, когда наверняка половина грудного отсека была разворочена ко всем шаркам, лидер автоботов не утратил своего спокойствия. Только чуть подрагивающие губы говорили о чудовищном напряжении. Но не ненависти.
Как же это бесило! Прайм никогда не мог даже возненавидеть его по-настоящему, а сейчас, возможно впервые в их вечном противостоянии, Мегатрон чувствовал себя беззащитным под взглядом голубой оптики.
- Ну же, отвечай! Это попытка заставить меня отплатить тебе?!
Может быть, ему показалось, но боли и непонимания в оптике врага стало больше. Губы дрогнули, словно автобот пытался что-то сказать…

А потом голубая оптика потухла. И тяжелый, перегретый корпус безвольной цветной кучей металла еще сильнее вдавил Мегатрона в известку.

Пораженный, лидер десептиконов несколько мгновений лежал не шевелясь. А потом мир снова наполнился звуками выстрелов, криками солдат и гулом турбин истребителей. Обвал закончился, и пора было выбираться из этого шлака. Стряхнув с себя бессознательного Прайма Мегатрон с наслаждением размял манипуляторы, а затем снова посмотрел на корпус врага…

В последствии Ретчет, да и остальные участники битвы списали произошедшее на процессорный сбой. Из-под обвалов здания, обрушившегося на двух лидеров, медленно и величественно поднялась темная фигура Мегатрона. С запыленным, но все же узнаваемым Оптимусом Праймом в руках. Не говоря ни слова, словно даже время вокруг замерло, десептикон уверенно шел в направлении автоботского медика.

Рэтчету показалось, что он сходит с процессора.

Старскрим прикидывал, стоит ли стрелять в обоих лидеров сразу.

А Мегатрон ни о чем не думал. Он просто старался не обращать внимания на приятные, почти болезненные от непривычности пульсации своей искры. Он никогда не принимал помощи, никогда не искал ее – и все же глупый автобот не заставит его быть должником!

Он шел и гнал от себя неожиданную радость спасения.
Он шел и проклинал праймовскую непонятность и непредсказуемость.
Он шел и клялся разгадать то, что Прайм не смог сказать ему тогда, под завалом.

Он шел и, если бы умел, улыбался.